…Мимо трибуны проходили с шашками наголо конные сотни Запорожского полка. Сухенко тихо спросил Андрея:
— Зачем ты устроил этот цирк?
— Какой цирк?
— Да с этим Капустой.
— Ты находишь, что это смешно?
— Не знаю, но кончится это печально.
— Почему?
— Зачем притворяться? Ты набираешь в свой гарнизон вчерашних бандитов, да еще ставишь их главарей командирами.
Андрей закусил губу, чтобы не ответить грубостью. Сухенко так же тихо продолжал:
— Вот еще что: присмотрись–ка к своему начальнику гарнизона. У меня есть сведения, что он ездит по хуторам и занимается грабежами и вымогательствами.
— Это ложь!
— Не знаю, надо проверить. Я говорю это тебе, как председателю комиссии по борьбе с бандитизмом. Если б ты был просто председателем ревкома, я твоего Хмеля арестовал бы сегодня же и отправил в Ейск.
— Здесь право ареста принадлежит только мне.
Знаю, потому и говорю тебе. А в общем, это, конечно, твое дело.
Парад кончился. Андрей быстро сошел с трибуны.
— Ну, Тимка, едем в ревком. Да ты не кислиц ли наелся, что с тобой?
— Ничего, — нахмурился Тимка и подал Андрею повод Урагана.
«Пора поговорить с ним», — подумал Андрей, садясь в седло. Он еще раз взглянул на пасмурное лицо Тимки.
— Сегодня зайдешь ко мне.
Комиссар и Сухенко тоже сели на коней. По площади поехали рядом. Сухенко сказал Андрею:
— Через два дня я собираю совещание командного
состава. Потом будет ужин. Ты придешь, Семенной?
— Хорошо.
…Андрей был доволен сегодняшним днем и в то же время встревожен. Радовали — боевой вид гарнизонных сотен, выход из плавней Остапа Капусты с его сыновьями. Знал Андрей, что весть о том быстро разлетится по всем плавням и усилит дезертирство казаков из отрядов.
Тревожил предстоящий уход, войск с Кубани на бело–польский фронт. Как тогда, с какими силами дать отпор восстанию, что вот–вот неминуемо вспыхнет?.. А Сухенко?.. Ласковыми словами дружбы смелым взглядом, всем видом своим боевым вошел он в сердце Андрею, и поверил ему Андрей, больше того, — полюбил его за веселый нрав и удаль казацкую. И вдруг увидел на трибуне его настоящее лицо и ужаснулся: сколько злобы, сколько дикой, неукротимой ненависти было в его глазах, когда смотрел он на старого Остапа Капусту! А комиссар сухенковской бригады все время молчал и как–то странно поглядывал на Андрея. И вид у него был пасмурный. Питерский рабочий, металлист, он всю мировую войну пробыл в тюрьме за принадлежность к партии большевиков. Он мешковато сидит на лошади, тяжелый донской палаш держит, как молот, но когда посмотрит из–под лохматых бровей, то, кажется, проникает в самые тайные уголки человеческого сердца. Сухенко держит себя с ним подчеркнуто дружески, но, видимо, побаивается его.
