— Судили — комбриг, командир комендантской роты и начальник гарнизона. Расстреливала же комендантская рота, Васька Бугай ею теперь командует. Мои хлопцы… отказались…
— Васька — это лавошников сын, прапорщик?
— Он.
— Кто же его командиром поставил?
— Начальник гарнизона.
— А кто приговор утвердил?
— Председатель ревкома отказался, так военком сам утвердил.
— Чего же председатель партячейки смотрел? Чего же все коммунисты рты позавязывали?
— Посадили в подвал председателя ячейки. И четырех коммунистов посадили. Обвинили в сочувствии бандитам. Меня тоже хотели было посадить, да только хлопцы мои заступились, не дали.
— Жаловался?
— Ездил в Ейск. Да что — там и слушать не хотят. «За бандитов, говорят, просишь?! Вместе с ними, верно, пьешь?» Это я‑то с бандитами пью!
— В Ростов писал?
— Нет. Хотел в Москву… Ленину, да писать–то я не дюже умею, не решился.
— Хлеб, говоришь, забирают?
— Дюже берут. Под чистую.
— Кто же тут главный?
— Кто его разберет? Вроде начальник гарнизона.
— Кто такой?
— Есаулом был, а так, кто его знает…
— А по–твоему?
— Сволота! — Хмель сплюнул. — Продкомиссар тут еще есть, вместе с военным комиссаром пьянствуют.
— Сколько в твоей сотне сабель?
— Семьдесят.
— Есть среди твоих людей, кого бы командиром можно назначить?
— Есть! Командир третьего взвода, Павло Бабич, боевой командир, и казаки его дюже уважают.
— Хорошо. Назначь его завтра приказом по гарнизону командиром конной сотни. — И, видя недоумение и растерянность на лице Хмеля, Андрей усмехнулся. — Забыл я сказать тебе, что прислан сюда председателем ревкома и комиссии по борьбе с бандитизмом. Так вот… назначаю тебя начальником гарнизона и… ежели замечу хоть раз пьяным, исполосую плетюгами, как собаку… Ладно, ладно, знаю, что скажешь… Иди, зови коммунистов, на которых положиться можно, да из партизан кое–кого, и Бабича покличь. Да чтобы тихо, понял?
— Понял, Андрей, иду.
Хмель, с просиявшим лицом, схватил папаху и опрометью выскочил из комнаты.
Андрей посидел еще немного за столом в раздумье, потом встал. «Ладно. Послушаем, что коммунисты говорить будут, а завтра…» Не успев продумать свою мысль, он заметил Наталку, стоявшую у порога.
Наталка смутилась и убежала.
Андрей снова остался один, но думать о предстоящей ему работе уже не мог. Давала себя чувствовать усталость после долгого переезда. Постояв с минуту посреди комнаты, он потянулся и пошел в сени, где в дубовом бочонке была вода.
3
В самом углу ревкомовской канцелярии, за конторским обшарпанным столом с продранной клеенкой, сидел пожилой человек в коричневом пиджаке и что–то писал на клочке бумаги.
