– Наоборот. В наши дни почти у всех вставные зубы.
– Ох, и любите же вы пошутить! Нет, чужих зубов мне и даром не надо. Все равно что парик носить. А вот волосы у меня еще густые. Для моих лет я молодец. Есть за что бога благодарить; только вот животом маюсь, будто там что-то точит.
Динни увидела, как глаза ее потемнели от боли.
– А как поживает Бенджамин?
Глаза повеселели и в то же время стали снисходительными, как у взрослого, когда он говорит о ребенке.
– Отец-то здоров; его ничего не берет, вот ревматизм только. Он сейчас на огороде, копается там помаленьку.
– Ну, а как поживает Щеглушка? – спросила Динни, печально разглядывая щегла в клетке.
Ее всегда возмущало, что птиц сажают в клетки, но она не решалась сказать об этом старикам, державшим взаперти своего веселого любимца. А кроме того, говорят, если выпустить на волю ручного щегла, другие птицы тут же заклюют его до смерти.
– А! – сказала старушка. – Он совсем нос задрал с тех пор, как вы подарили ему такую большую клетку. – Глаза ее заблестели. – Подумать только, капитан женился, мисс Динни! А в суд-то его потащили – надо же! Чего только не выдумают! В жизни не слыхала ничего подобного. Чтобы Черрела потащили в суд! Невиданно и неслыханно!
– Да, вы правы, Бетти.
– Говорят, она красавица. А где они жить будут?
– Никто еще не знает; надо подождать, пока это дело уладится. Может быть, поселятся здесь, а может, он получит назначение за границу. Конечно, денег у них будет очень мало. Ужас какой; прежде ничего такого не бывало. Боже ты мой, до чего сейчас туго приходится знатным господам! Я ведь помню вашего прапрадеда, мисс Динни, – ездил в экипаже четверкой, когда я еще под стол пешком ходила. Такой красивый старый господин был, такой обходительный.
Динни всегда чувствовала неловкость, когда при ней жалели знать, – она-то ведь помнила, что эта старушка была одной из восьмерых детей батрака, зарабатывавшего одиннадцать шиллингов в неделю, и что теперь они с мужем, вырастив семерых детей, доживали свой век на пенсию по старости.
– Ну, Бетти, что же вам все-таки можно есть? Я скажу кухарке.
– Благодарю душевно, мисс Динни; кусочек постной свининки мне, пожалуй, не повредит. – Глаза ее снова потемнели и затуманились болью. – Так живот болит, что иной раз думаешь, – поскорей бы бог прибрал.
– Ну что вы, милая Бетти. Если вас немножко подержать на легкой пище, вы у нас поправитесь.
Лицо старушки сморщилось в улыбке, но глаза были грустные.
