— Пока ехали закупоренные, похоже было на самолет, — сказал Кочетков. — Как перед десантированием. Чего–то гудит, туда–сюда мотает, где, что — не разберешь! С парашютом не прыгал, доктор?
— Прыгал.
— С восьмисот, да? Ну, это все равно что с кровати. — Он вздохнул. — Знаете, салаги, падаешь — все чужое, не свое, руки, ноги; вдруг — хлоп! — дернет до солнышка и — спуск, как на качелях. — Он ждал от них слов, вопросов, но они молчали. Кочетков бросил на пол окурок и закурил опять. — Сто прыжков. И с дыхательным прыгал и со спецснаряжением. Было времечко! — вздохнул он. — Пока медицина не влезла — все шло нормально. Только один врач у нас был человек! Хирург! Майор. Взводный наш, — Кочетков пристроил голову на локте и так, чтобы видеть Вадика, — чуть пополам не разломился: его стропой перехлестнуло. Сам говорил: «Слышу, трещит!» А через пару месяцев — в строю.
— Значит, переломов не было, — возразил Вадик. — Просто потянул связки или мышцу надорвал. Мне отец рассказывал про такие штуки.
Кочетков тяжело смотрел на него.
— Ты про давление в штаб накапал?
— И без того вчера Шимблит выявил твою гипертонию. Хорош бы я был — узнай это от него! — Вадик усмехнулся.
— А на… всем вам это? — заорал Кочетков в лицо Вадику. — Меня не комиссуешь! Я свободный человек. Захочу — в отряд вернусь. И идите вы все, салаги!..
— Полегче, — оборвал его Вадик. — Здесь Оля!
— Ничего, перебьется! Она и не такие слова дома слышала. Верно, Оль? — Кочетков, ощерясь, повернулся к ней. Оля покраснела. — Спелись, — заключил Кочетков. — Приручил. Я думал, болтают, а выходит — правда! А, Оль? Вот Светка посмеется! А говорила: до свадьбы — нет.
— Оставь ее в покое, — бросив руку на плечо Кочеткову, сказал Вадик. — Еще слово про нее!..
— Яж тебя прибью! — сквозь зубы процедил Кочетков, рывком садясь на носилках. Он был уже подобран, как для прыжка.
— Перестаньте! — крикнула звонко Оля и привстала. — Остановите!
Но шофер гнал машину и за ревом двигателя и свистом ветра Олин голос не услышал.
— Ты мне должен, — в глаза Кочеткову сказал Вадик.
— Попробуй стребуй как–нибудь, — разваливаясь на носилках, ухмыльнулся Кочетков. — Справь мне такое удовольствие. Я обожду.
Они ехали в молчании. Потом Оля, сидевшая лицом к окну, произнесла:
— Ты мне не друг больше, Кочетков. И все, что ты мне про него наговаривал, — она протянула к Вадику руку, предупреждая его возможное движение, — все не так оказалось. Ты образованность ненавидишь, потому что от нее сомнения, а не потому что он задается. Ты идейного из себя корчишь… А со Светкой как с приблудной обращаешься… Не женишься ты на ней, Кочетков, вранье все слова твои. Правильно Вадик говорит — костолом ты. И в бедах наших ты виноват — раздавил ребят, себя одного слышишь.
