— Не пугай, — глухо отозвался командир. — Не страшно. Хреново, что отряд подвожу. Ребята должны видеть, что я работаю… Высокое давление–то?
— Высокое, — заполняя карточку командира, сказал Вадик. — Поэтому и объясняю. Видишь, что бывает, когда врачей не слушаются?
— А вас слушать — так и жить нельзя. Все противопоказано, — выговорил командир. — А жить — это вкалывать до пота, петь — до хрипоты, — пить — допьяна, любить — до боли. А то!.,
На кухне Вадик сразу же почувствовал, что пахнет какой–то сыростью. Заглянув за печку, в тазу увидел рыбу. Длинная узкая щука еще шевелила жабрами, открывала тонкогубый рот.
— Гонорарчик-с? — отчего–то повеселев, спросил Вадик.
— Тетя Надя вам принесла, — с готовностью подтвердила Таня. — Она говорит, вы дядю Сашу от смерти спасли. От смерти? — В глазах у нее были любопытство и ужас.
— Тань, — ухмыльнулся Вадик. — Я добытчик?
Она от неожиданности сморгнула, и что–то стрельнуло у нее в глазах.
— Ну! — согласилась Таня.
— Как думаешь, даст мне дядя Саша моторку вечером покататься? — Таня кивнула головой и покосилась на Олю, независимо чистившую рыбину.
— Ну, а Оля со мной поедет покататься?
— Сами у нее спросите, — засмеялась Таня. — Поедет. Верно, Оль?
Оля улыбнулась уголками губ.
— Может быть, — сказала она. — Идите кушать, доктор, стынет.
После ужина, уже в темноте, усталые ребята разожгли на обрыве костер, забренчала в руках Игорька гитара. Пламя прыгало по лицам, задумчивым и веселым, бросало неожиданные тени. Подсел к огню командир, угостил ребят папиросами.
— Нам бы каждый день так, — довольно произнес он, — И норму всю сделали, и почти по десятке на брата заработали. Вы меня слушайтесь, ребята, — веско сказал он. — Мы на целине столько не зарабатывали, сколько здесь возьмем.
Игорек запел:
— По реке плывет топор от города Чугуева… — Кто–то засмеялся.
А Вадик тут же, у костра, терпеливо дожидался, когда Оля закончит мытье посуды, и дождался — потом они катались на узкой и легкой, хищно–подвижной моторке егеря.
— Плавать умеете? — закладывая страшенный поворот, такой, что захлебывался мотор, кричал Вадик, едва различая в темноте Олю. — Не страшно?
И слышал в ответ:
— Не страшно. — И следом угадывал короткий вздох.
На очередном повороте мотор захлебнулся. Как–то быстро настала тишина, и, пока глаза не привыкли к темноте, Вадику было не по себе: со всех сторон набегали звуки — плеск воды под кормой, далекие голоса ребят, скачущие по воде; он слышал дыхание Оли, чувствовал покачивание лодки и даже ее дрейф, их поворачивало куда–то, вода причмокивала и плескалась о борта. Но потом там, где, ему казалось, было открытое пространство, прорезались огоньки — длинный ряд окон столовой, переменчивый свет костра и, наконец, красный бакен.
