Менее известен, хотя (с моей точки зрения) не менее любопытен духовный опыт Дмитрия Панина – оригинального инженера, самобытного философа и мыслителя, глубоко и искренне верующего христианина. Его книги – "Держава созидателей", "Мир-маятник", "Вселенная глазами современного человека" опубликованы во Франции (где он жил и работал с 1972 года) и нам практически неизвестны. А жаль… Это – плоды зрелого и оригинального ума. Чистое вино мысли… В опубликованных в России записках Панина ("Лубянка – Экибастуз" /лагерные записки/". М., 1991) в отличие от множества других мемуаров гулаговцев мы видим, что автор философски осмыслил лагерную жизнь – как новый для себя космос. Чего только стоит такое, например, его утверждение? "После первых месяцев лагеря я пришел к окончательному выводу, что мир заключенных отображает советскую действительность; она же повторяет во многом жизнь за колючей проволокой… Заключенные берут все, что можно пронести в зону или сожрать на месте, а на воле многие тащат с работы то, что плохо лежит…, нельзя винить за это людей, живущих в таком обществе". Таким образом, лагерь представляется ему гигантской тюрьмой в тюрьме, со своими законами и основами бытия, которыми, кстати, Панин, как прирожденный лидер, овладел весьма неплохо.
Потомок старинного русского дворянского рода, Дмитрий Михайлович даже в лагере (естественно, в относительно спокойные периоды бытия) был очень красив и хорош собой. Близко знавший его А.Солженицын, выведший его под фамилией Сологдина в своем романе "В круге первом", писал: "Лицо Сологдина, собранное, худощавое, со светлой курчавящейся бородкой и короткими светлыми усами чем-то напоминало лик Александра Невского". Немножко ниже, повторяясь, подтверждал: "С белокурой бородкой, с ясными глазами, высоким лбом, прямыми чертами древнерусского витязя, Сологдин был неестественно, до неприличия хорош собой". Мне довелось увидеть лагерную фотографию Панина (в следственном деле 1943 года – анфас и профиль) и я подтверждаю это. Благородством и духовностью веет от облика этого человека.
В романе Солженицына отчетливо видно изумление и удивление автора – его некоторое любование (с оттенком, впрочем, в иных местах романа плохо скрытой иронии и едкой насмешки) яркой и оригинальной личностью Сологдина-Панина: "Он (Сологдин – В.Б.) был ничтожный бесправный раб. Он сидел уже двенадцать лет, но из-за второго лагерного срока конца тюрьме для него не предвиделось… Сологдин прошел чердынские (неточность – вятские) леса, воркутинские шахты, два следствия – полгода и год, с бессонницей, изматыванием сил и соков тела. Давно уже было затоптано в грязь его имя и его будущность. Имущество его было – подержанные ватные брюки и брезентовая рабочая куртка… Дышать свежим воздухом он мог только в определенные часы, разрешаемые тюремным начальством.
