Несколько недель подряд я провел в лесной глуши, пытаясь залечить полученную рану. Я не знал, осталась ли пуля в ране или прошла навылет. В любом случае у меня не было ни малейшей возможности ее извлечь. Я горел в лихорадочном жару, и эти страдания удваивались от сознания несправедливости того, что произошло со мной. Только кровавая месть могла бы вознаградить меня за все, что мне довелось пережить.
Наконец лихорадка отступила, рана почти зажила, и я продолжил путь, который, по моим расчетам, уже близился к концу. Месяцем позже я достиг окрестностей Женевы.
Озеро и городские здания я увидел уже под вечер, поэтому и решил заночевать среди кустов и лужаек – мне требовалось обдумать, как обратиться к тебе, чтобы ты снова меня не оттолкнул. Усталость и голод мои были слишком сильны, чтобы я мог наслаждаться свежестью вечернего бриза или красками заката, пылавшего над вершинами Юры.
Я ненадолго уснул, и сон позволил мне забыть мучительные раздумья. Разбудило меня появление прелестного ребенка, мальчика лет семи, который резво вбежал на поляну, где я укрывался. Как только я взглянул на него, мне пришла в голову мысль, что это маленькое существо еще не имеет тех предубеждений, которыми полны взрослые люди, и, возможно, примет мое безобразие без отвращения.
Если бы мне удалось удержать его рядом, поговорить с ним, сделать своим другом, тогда, быть может, я стал бы не так одинок на этой земле. Вот почему я схватил мальчика, когда он пробегал мимо, и попытался обратиться к нему. Но, едва разглядев меня, он закрыл лицо руками и пронзительно закричал. Я силой отвел его руки от лица и проговорил:
– Почему ты кричишь? Я не обижу тебя, выслушай меня.
Он отчаянно забился в моих руках.
– Отпусти, – вопил он. – Отпусти меня, урод! Мерзкий урод! Ты хочешь меня разорвать в клочья и съесть? Ты – великан-людоед! Отпусти, не то я пожалуюсь моему отцу!
– Этого не будет, потому что тебе придется пойти со мной.
– Гадкое чудовище! Не смей меня держать! Мой отец – судья Франкенштейн. Он накажет тебя!
– Франкенштейн! Значит, ты из семьи моего врага, которому я поклялся вечно мстить? Так стань же моей первой жертвой!
Мальчик продолжал сопротивляться, осыпая меня оскорбительными прозвищами. И тогда я слегка стиснул его горло, чтобы он хотя бы ненадолго умолк, а в следующую минуту он уже лежал, бездыханный, у моих ног.
Я пристально всматривался в свою жертву, и сердце мое наполнялось жестоким торжеством. Хлопнув в ладоши, я рассмеялся и воскликнул:
