Затем я сделал одно необыкновенно важное открытие. Я понял, что эти люди с помощью различных звуков умеют передавать друг другу свои мысли и чувства. Слова, которые они произносили, вызывали на их лицах выражения радости или печали, улыбки или огорчения. О, как страстно я хотел бы научиться этому, но все мои попытки кончались неудачей. Люди говорили очень быстро, их слова были редко связаны с какими-то определенными предметами, и у меня не было ключа к великой тайне.
И все же, прожив в своем сарае несколько месяцев и приложив огромные усилия, я выяснил, как называются некоторые вещи, о которых чаще всего шла речь в семействе: огонь, хлеб, молоко, дрова. Узнал я и то, как зовут обитателей дома. Юноша и девушка имели несколько имен, а старик только одно – «отец». Девушку называли то «сестра», то «Агата», а юношу – «Феликс», «брат», а также «сын». Каждое новое слово, значение которого я понимал, приводило меня в восторг, и я по многу раз повторял их, стараясь навсегда запомнить. В мою память западали и другие слова, значения которых я пока не понимал: «хороший», «несчастный» и много других.
Так прошла зима. Я глубоко привязался к обитателям хижины и словно жил с ними одной жизнью: когда они печалились, я чувствовал себя подавленным; когда радовались – и я радовался заодно. Других людей я видел лишь изредка; когда же они появлялись по какой-то причине в домике, грубость их голосов и топорность манер только подчеркивали превосходство моих друзей. Старик часто пытался подбодрить своих детей, уговаривал их не предаваться унынию. Слушая его, Агата порой смахивала слезы, а Феликс старался казаться оживленным, в особенности тогда, когда обращался к старику.
Меня трогала забота молодых людей друг о друге. Феликс спозаранку расчищал для сестры тропинку к коровнику, приносил воду из колодца и дрова из-под навеса, где их запас мною постоянно пополнялся. Иногда он возвращался с поля с букетом подснежников для сестры. Днем юноша работал на соседней ферме, поэтому часто уходил до самого обеда. Но зимой работы там было мало, и он подолгу читал вслух старику и Агате.
Чтение поначалу приводило меня в недоумение, но мало-помалу я стал замечать, что, читая, он часто произносит те же сочетания звуков, что и в разговорах. Я сделал вывод, что на страницах книги имеются какие-то знаки, которые можно произнести вслух. Хотелось бы мне их понять, но ведь я, хоть уже и начал частично понимать их речь, все еще был далек от того, чтобы овладеть языком людей. Временами меня охватывало нестерпимое желание выйти из убежища и показаться им, но я понимал, что мне не следует делать этого, пока я не научусь внятно говорить. Только тогда, быть может, они смогут смириться с моим безобразием.
