.
Геополитическая интерпретация византийского религиозного влияния часто встречается в научной литературе. Особое внимание исследователи уделяют распространению исихазма в соседние страны. Здесь можно выделить исследование английского византолога русского происхождения Димитрия Оболенского[218].
В 60-е гг. XX в. историк древнерусской литературы Г. М. Прохоров ввел термин «политический исихазм», понимая под ним процесс «закрепления достигнутых исихастами рубежей – в философии, в догматике, в церковной жизни (монастырской особенно), в борьбе за умы и в политике, внешней и внутренней»[219], который начинается с приходом к власти императора Иоанна VI Кантакузина (1293–1383). Проводником «политического исихазма» на Руси был митрополит Киприан. Знаменитый византолог Иоанн Мейендорф (1926–1992) признал этот термин с некоторыми оговорками[220]. Современный исследователь Владимир Петрунин уточнил это понятие, назвав данное явление «социальным исихазмом»[221], обращая внимание на то, что исихазм в поздневизантийский период охватил все стороны жизни, а не только политику.
Важное место в доктрине неоевразийства занимает проблема цивилизационной идентичности русских и других народов, составляющих евразийское пространство. Вадим Валерианович Кожинов (1930–2001) утверждал, что «евразийским народом является именно и только русский народ; остальные населяющие Россию народы – это в основе своей либо европейские, либо азиатские народы, обретающие евразийские черты лишь в «магнитном поле» России. И если они оказываются за пределами этого поля, они утрачивают евразийский характер и постепенно опять превращаются в собственно европейские или азиатские»[222].
Александр Сергеевич Панарин высказывался против взятия на вооружение принципа «конфликта цивилизаций». «Российская геополитика не может строиться по принципу этноконфессиональных размежеваний и противопоставлений: «чистых» этносов и конфессионально «чистых» ареалов в нашем евразийском пространстве не существует»[223]. А. С. Панарин также отмечал: «По сути, в России был поставлен эксперимент всемирно-исторического значения: он касался возможностей устойчивого синтеза народов, принадлежащих к разным цивилизационным традициям, но обреченных историей и географией на совместное проживание. Этот эксперимент для своего времени в целом удался, что обеспечило цивилизационную и геополитическую стабильность в масштабах шестой части земного шара»
