. Эта детерминированность проявляется, прежде всего, в сакрализации политической идеологии.
По мысли Е. Дриновой, «метафизический фундамент конфессиональной геополитики был заложен славянофилами»[209]. Славянофилы «верили в особый тип политической культуры, который возникает на духовной почве православия»[210]. Квинтэссенцией политических процессов в православии они считали принцип соборности, который «представляет собой символическое выражение политической миссии России»[211]. Ф. И. Тютчев разработал учение о России как Империи Востока, в которой Православная Церковь – душа, а славянство – тело.
Современный исследователь геокультуры Александр Неклесса в своих работах не касается творчества славянофилов, но его концепция раскрывает природу русской психеи в славянофильском духе. Он отмечает, что формула «Москва – Третьего Рим» изначально осознавалась как опровержение падшей Византии (гибель Второго Рима рассматривалась как божья кара за Флорентийскую унию 1439 г.). «Однако, обретение православного апофатического богословия, развиваемого в Византии, познание мира удивительных энергий, воспринятых и пестуемых в основном в исихастском кругу, а на русских просторах – нестяжателями, заволжскими старцами, каким-то образом, с изменениями, угасаниями, провалами – вплоть до трагического надлома – было все же унаследовано Россией»[212]. Апофатичность произвела ряд отличных от западноевропейских версий христианской культуры производных. Апофатическое богословие предполагает испытание на грани предельности.
Апофатический подход распространяется и на принципы миростроительства. Для русской идентичности характерно самоощущение судьбы как миссии, наполненной дерзновенным содержанием. Чувство запредельности отражается в социальной и политической практике экстатичностью и экстремальностью, порою – свирепостью. В истории это не раз проявлялось в способности народа к предельной мобилизации. Героизм и жертвенность народа часто хищнически использовались властями. С утратой духовных оснований положительные стороны народной психеи могут превратиться в их противоположность: терпение может превратиться в тупую покорность. Безудержная устремленность к идеалу заставляет разрушать и отчасти презирать земное устройство как профаническую копию недостижимого идеала.
Тем не менее тяга к экстремальности порождала дух экспансии, разнообразных форм заселения безбрежного сухопутного океана Северной Евразии. «Это была страна, присутствовавшая в один из периодов истории на трех частях света и первой дотянувшаяся до края неведомого материка – четвертого»
