В Плимуте я доказал свою сметливость, управляя экспедицией в Уоллсмит, во время бури доказал свою неустрашимость, срезав крюйсель, теперь доказал свою ловкость, подстрелив орла из пистолета. Именно с этих пор на меня уже смотрели на «Трезубце» не как на новичка, а как на настоящего моряка.
Стенбау обращался со мной совершенно по-дружески, сколько можно было, чтобы не обидеть моих товарищей, зато Борк, кажется, больше и больше меня ненавидел. Впрочем, это было общее несчастие всех моих молодых товарищей и других офицеров, принадлежавших, подобно мне, к аристократии. Делать было нечего, и я, так же, как они, не обращал на это большого внимания. Я исполнял свои обязанности с величайшей точностью, во время нашей стоянки не доставил лейтенанту ни одного случая наказать меня, и потому он, при всей своей доброй воле, принужден был отложить это до другого времени.
Мы уже стояли в Гибралтаре около месяца, ожидая предписаний адмиралтейства, наконец на двадцать девятый день вдали показался корабль, который маневрировал, чтобы войти в порт. Мы сразу же рассмотрели, что это сорокашестипушечный фрегат «Соулсетт», и были уверены, что он везет нам предписания. Весь экипаж радовался, потому что жизнь в Гибралтаре надоела уже и офицерам, и матросам. Мы не ошиблись: под вечер капитан фрегата «Соулсетт» привез на «Трезубец» давно желанные депеши. Стенбау сам вскрыл пакет. Кроме предписаний адмиралтейства, тут было много частных писем и, между прочим, одно для Дэвида, капитан отдал его мне.
В течение двадцати девяти дней, которые мы провели в Гибралтаре, Дэвид ни разу не сходил на берег: он оставался на корабле, мрачный и безмолвный, но между тем исполнял свои обязанности с точностью и ловкостью, которые сделали бы честь настоящему матросу. Я нашел беднягу в парусном чулане – он чинил парус – и отдал ему письмо. Он, узнав руку, сразу же его распечатал. С первых строк он страшно побледнел, дрожащие его губы посинели, потом крупные капли пота покатились по его лицу. Дочитав письмо, он сложил его и спрятал за пазуху.
– Что тебе пишут, Дэвид? – спросил я.
– Чего я ожидал, – отвечал он.
– Однако же, письмо, кажется, очень поразило тебя?
– Да, ведь хоть и ждешь удара, от этого не меньше больно.
– Дэвид, – сказал я, – поверь мне свою тайну как другу.
– Теперь никакой друг на свете мне не поможет, однако я все-таки благодарен вам, мистер Джон. Я никогда не забуду, что вы и капитан для меня делали.
