И наконец Лив говорит:
– Я не могу это сделать. – Она смотрит на неторопливое течение Сены, близоруко щурясь на людей, разглядывающих замки. – Боюсь, мы совершили ошибку. Я совершила ошибку.
– Ошибку?
– Я очень импульсивная. И понимаю, нам не следовало торопиться. Нам следовало… узнать друг друга получше. Вот я тут и подумала. Мы же не устраивали торжественной свадьбы или типа того. И не все наши друзья в курсе. Мы можем просто… Мы можем просто сделать вид, будто ничего не было. Ведь мы оба еще так молоды.
– Лив, о чем ты говоришь?!
Она смотрит на него в упор:
– Дэвид, мне все стало ясно, пока ты шел ко мне. Ты взял с собой чертежи. – Он при этих словах чуть вздрогнул, но она заметила. – Ты заранее знал о встрече с Голдштейнами. И ты положил чертежи в сумку, прихватив ее с собой, несмотря на наш медовый месяц.
Он смущенно потупился:
– Я не знал. Я надеялся.
– И по-твоему, это хоть что-то меняет?
Они сидят молча. Дэвид наклоняется вперед, обхватив руками колени. Затем украдкой смотрит на Лив, лицо у него явно расстроенное.
– Лив, я люблю тебя. А ты? Ты меня больше не любишь, да?
– Люблю. И даже очень. Но я не могу… не могу это сделать. Я сама на себя не похожа. А я этого не хочу.
– Ничего не понимаю, – качает он головой. – Это просто смешно. Меня всего-то не было пару часов.
– Речь не о паре часов. Речь о нашем медовом месяце. Значит, дальше все пойдет по тому же шаблону.
– Как может медовый месяц быть каким-то шаблоном? Господи, да большинство людей вообще просто уезжают к морю и две недели валяются на пляже! И по-твоему, они именно так проведут оставшуюся жизнь?
– Не смей передергивать мои слова! Ты знаешь, что я имею в виду. Медовый месяц бывает раз в жизни…
– Просто это здание…
– Ах, это здание! Это здание. Это вонючее здание. У тебя ведь всегда будет какое-нибудь здание, разве нет?
– Нет. Тут особый случай. Они…
– Они хотят, чтобы ты с ними снова встретился.
Он вздыхает, у него каменеет лицо.
– Собственно, даже не встреча. А просто ланч. Завтра. В одном из лучших парижских ресторанов. И ты тоже приглашена.
Если бы ей так не хотелось плакать, она непременно рассмеялась бы. Когда она наконец обретает дар речи, ее голос звучит удивительно спокойно:
– Прости, Дэвид. Я тебя ни в чем не обвиняю. Моя вина. Я была настолько увлечена тобой, что вообще плохо соображала. И не подумала о том, что выйти замуж за человека, все мысли которого заняты работой, равнозначно тому… – Ее голос внезапно дрогнул.
