– Чем я заслужил подобное отношение? Разве я дал тебе хоть малейший повод сомневаться в моей верности? И разве постоянно не демонстрировал тебе свою искреннюю преданность?
– Не в этом дело.
– Тогда в чем же?
– Как тебе удается заставить их так смотреть на тебя? – уже громче спросила я.
– Кого?
– Женщин. Всех этих Мими и Лаур. Девушек из бара, уличных девиц, да и вообще любую гулящую девку, что пройдет мимо нашей двери. Как тебе удается заставить их так позировать?
Эдуард на мгновение потерял дар речи. А когда снова обрел способность говорить, его губы были непривычно поджаты.
– Так же, как я заставил тебя позировать мне. Я всего-навсего прошу их об этом.
– А потом? Ты делаешь с ними то же, что тогда со мной?
Эдуард уставился в тарелку и ответил не сразу:
– Софи, если мне не изменяет память, именно ты соблазнила меня в тот первый раз. Или это не вписывается в твою новую интерпретацию прошлых событий?
– Так-то ты меня хочешь утешить?! Заявив, что я единственная из твоих натурщиц, с которой ты даже не попытался переспать!
Его голос взорвал тишину в мастерской:
– Что с тобой такое, Софи?! Зачем ты себя накручиваешь? Мы счастливы, ты и я. И ты прекрасно знаешь, что после встречи с тобой я вообще не смотрю на других женщин!
Я ответила ему бурными саркастическими аплодисментами, каждый отрывистый хлопок эхом разносился по притихшей мастерской.
– Здорово, Эдуард! Ты хранил мне верность весь медовый месяц! Надо же, как восхитительно!
– Господи помилуй! – Он бросил салфетку. – Где моя жена? Моя довольная, сияющая, любящая жена? И откуда взялась эта женщина, которую я получил вместо нее? Подозрительная страдалица? Хмурая обличительница?
– Ах вот, значит, какой я тебе кажусь?!
– Стоило нам пожениться, как ты сразу же сделалась такой.
Мы сверлили друг друга глазами. Тяжелая тишина, казалось, заполнила мастерскую.
Где-то на улице заплакал ребенок, а мать принялась его бранить и одновременно утешать.
Эдуард провел рукой по лицу. Сделал глубокий вдох и посмотрел в окно, затем повернулся ко мне:
– Ты отлично знаешь, что я вижу тебя совсем другой. Ты знаешь, что я… Боже мой, Софи, я не понимаю причину твоей ярости. Не понимаю, чем заслужил такое отношение…
– Почему бы тогда не спросить их? – Я махнула рукой в сторону его картин. Мой голос прерывался от едва сдерживаемых рыданий. – И вообще, как может жалкая провинциалка рассчитывать на то, чтобы понять твою жизнь?!
– Ох, ты просто невыносима! – воскликнул он, швырнув салфетку.
