Энергия, оставшаяся в резервных аварийных батареях, нужна была Андрею Дмитриевичу совсем для другой цели.
Ожегов подумал о сыне и грустно улыбнулся. Сегодня впервые в жизни он дважды сказал ему неправду. Вначале, когда заверил мальчика, что полет на «Звездочке» продлится шесть-семь, а не двенадцать-четырнадцать лет. И затем — когда сказал, что уже отправил радиограмму на Землю.
— Сынок, сынок… — с трудом сглотнув вязкий ком, застрявший в горле, прошептал Андрей Дмитриевич. — Не мог же я на самом деле сказать тебе, что мы уже никогда не увидимся. Не мог я тебе сказать, что, послав радиограмму, я обрекаю себя на смерть, что она исчерпает всю энергию запасных батарей и ее еще будет мало, очень мало. Мне бы ее хватило на месяц, а месяц — это такая масса времени, когда может случиться многое.
Только сейчас, когда тебя уже нет на «Малахите», я отправлю радиограмму о катастрофе. Отправлю, даже если после конца передачи на корабле замрут все приборы. Ведь гелиоэлектростанция не улавливает почти никаких лучей: «Малахит» находится очень далеко от ярких светил. А энергию уцелевших планетарных двигателей можно использовать лишь при взлете и при посадке.
Я не имею права надеяться только на то, что сведения, которые я послал с тобой, благополучно дойдут до Земли.
Твой путь, сынок, далек и тяжел, и еще неизвестно, удастся ли тебе завершить его. А тайна «зоны неприступности» должна быть разгадана в любом случае. Стоит тебе сбиться с пути, и на Земле твердо поверят в то, что звездная система Омеги состоит из антиматерии. И тогда погибнет моя мечта и мечта миллионов людей. А это не должно случиться.
Ожегов встал и вышел из штурманской трубки в радиоаппаратную. Сосредоточенно, не торопясь, он закодировал краткое сообщение о причинах катастрофы «Малахита», затем подключил батареи на передатчик, рассчитал направление сигналов и нажал на кнопку подачи энергии.
И короткие голубые всплески энергии по специальному каналу устремились из корабля в черную пучину космоса.
Стрелки на счетчиках, показывавших запасы энергии, резко поползли вниз. Передать свою подпись под радиограммой Ожегов уже не успел: циферблаты всех приборов мгновенно погасли.
Спотыкаясь в темноте, ощупывая, словно слепой, руками стены, Ожегов вернулся в штурманскую рубку, нашел кресло и сел в него.
Вот и все. Сейчас пусть в аккумуляторах накапливается та ничтожная энергия, которую может дать гелиоэлектростанция. Может быть, она пригодится, чтобы еще раз включить локатор и приборы или обновить состав воздуха. А пока делать ему больше совершенно нечего.
