Кто решил — Гридин не знал, да это было и неважно. А важно было продолжать поиски — до победного конца. Какое же это Загробье, если Скорпион может досюда дотянуться? Причем уже во второй раз.
Голова сфинкса находилась в каком-то метре от Гридина. Он не заметил, когда и как это произошло, но теперь видел не лик серого гуманоида с «летающей тарелки», а Станислава Карпухина. Каменный лик, со сдвинутыми мохнатыми бровями.
«Смотри, Командор, — словно молча предупреждал Скорпион. — Не позволяй всяким вешать тебе лапшу на уши. Лапша горячая, уши обожжешь!»
— Ты не Лазарь, и не Иисус, — голос голема стал громче, и в нем вновь появилась хрипота. — Ты не вернешься. Дальнейший твой путь — только вниз. И не туда, куда ты направляешься, а назад.
— Ладно, приятель, — чуть ли не весело сказал Гридин. — Не знаю, от какого бен Бецалеля[10] ты сбежал, но покалякали — и хватит. Мне идти надо, однако. И именно туда, — он показал «глоком» в сторону решетчатой школьной ограды. — Попробуешь помешать — пристрелю.
Голем столбом стоял на месте. Похоже, он стал такой же скульптурой, как и сфинкс, у которого вновь было инопланетное лицо. Герман подумал про деда и его странные сны и не удержался от вопроса:
— И все же, кто такие белые вороны?
— Новые знания тебе уже не нужны, ты в Загробье, — прорычал глиняный человек… нет, уже не человек: перед Гридиным стоял на задних лапах бурый медведь, и вид у него был отнюдь не добродушный.
Герман не стал гадать, иллюзорный это зверь или нет, и что тот собирается предпринять. В любом случае, в тылу должно быть чисто. Поэтому, хоть дева-сирена и безмолвствовала, он вскинул пистолет и…
И отпрянул от края обрыва.
КамАЗ с клепаным военным кунгом цвета хаки, увенчанным блюдцем спутниковой антенны, пробирался по лесной дороге, то и дело ныряя колесами в выбоины и расплескивая жижу, сотворенную недавно прошедшим коротким, но обильным дождем. С листьев еще продолжали падать капли, однако небо вновь было чистым, и, заменяя солнце, сияла там великолепная радуга. Самого солнца уже не видно было за деревьями — близился вечер. Один из тех подмосковных вечеров, о которых поется в песне. Урчание мощного двигателя эхом отскакивало от стволов и тут же глохло в чаще, начинающей менять окраску в преддверии осени.
В обеих боковинах кунга, под крышей, располагались рядком по три окна, но тонированные стекла не позволяли увидеть то, что находится внутри. Зато кабина была открыта для обозрения любому прохожему — правда, с тех пор, как КамАЗ свернул с шоссе в лес, ни люди, ни звери на дороге не попадались. За рулем сидел парень в полевой военной фуражке и камуфляжной куртке, в колер с автомобилем. В кунге находились еще трое мужчин в такой же пятнистой форме без знаков различия. Двое сидели в креслах у низких столиков с дисплеями, а третий производил манипуляции с выставленной вдоль стенок аппаратурой все того же защитного цвета. На панели электронных часов под потолком светились числа: «25.08. 18.13». Военные делали свое дело привычно и споро, не обращая внимания на качку, и время от времени роняли короткие фразы:
