А весной и ранним летом восемьдесят шестого в городе творилось ужасное. Оперативники и следователи, хоть как-то причастные к расследованиям афер с «золотой контрабандой», или сходили с ума, или погибали странным, загадочным образом. Всем им с ходу ставили самоубийства, и даже самая тщательная экспертиза не могла заподозрить что-то иное. Не было никаких оснований сомневаться, что они сами наложили на себя руки. В то же время все они не производили впечатления душевнобольных или не удовлетворённых жизнью. Да и предсмертной записки никто из них не оставил, не попробовал даже ничего объяснить родственникам и коллегам.
Они вешались, стрелялись, кидались из окон, прыгали на рельсы метро. В последнем случае остались свидетели, которые сказали, что человек долго шатался, как пьяный, а потом вдруг оказался внизу, на рельсах. От него пахло спиртным, но не сильно, и одет он был аккуратно, даже нарядно – в таком виде обычно ходят в ресторан. И под поезд самоубийца не упал, а именно прыгнул, и всё время оглядывался назад – будто за ним кто-то гнался. Психиатры заподозрили галлюцинации, возникшие, вероятно, в состоянии алкогольного опьянения. Но парень этот был спортсменом, соблюдал режим, имел самую здоровую психику. Никогда не пил запоем, и в тот день всего лишь побывал на свадьбе у друга…
Отец занимался этими случаями лично, неделями пропадал на службе, и ночами, в этой вот квартире, подолгу не ложился. Он ходил по кабинету, курил, сидел за столом, шелестел листами актов, протоколов, справок, докладных записок, медицинских заключений, но очень долго не мог схватить змею за хвост.
Общее у всех пострадавших было только одно – накануне или в тот же день они посещали кафе и рестораны, а, значит, имели алкоголь в крови. Многие из них незадолго до этого выезжали на место происшествия, когда кончал с собой или безнадёжно сходил с ума кто-то из коллег. Более ничего общего между жертвами не было – только причастность к делу о «золотой контрабанде» и какое-нибудь торжество, в семье или на службе.
Люди уже боялись выезжать на такие происшествия, потому что знали – они будут следующими. Угроза расправы носилась в воздухе, выползала из щелей, мерещилась в тяжёлом жарком сне. Сотрудники не выдерживали и подавали рапорты об увольнении из органов – а до этого не боялись ни пуль, ни ножей, ни яда. Нервы сдавали и у их близких. Жёны в ультимативной форме требовали от мужей уволиться, наплевав на всё, и забыть об этой проклятой работе. Само собой, что прекратились всякие праздники, посиделки, дни рождения и свадьбы, потому что после них кто-то всегда сводил счёты с жизнью…
