Внизу простиралась голубая линия реки, а неподалеку – несколько домиков. Два из них были заброшены, покрыты мхом и грязью, а один, белый, с деревянной крышей, был настолько ухоженный, что радовались глаза. Я смогла рассмотреть костер, над которым жарилась рыба, разбросанные по берегу сети и мешки. Возможно, это и был дом семьи Герби. Спускаясь по склону, я все больше удивлялась: домик был маленький, ветхий, ветер почти срывал крышу. Как же в нем можно перезимовать? Когда тропинка сузилась, а высокий склон остался позади, я увидела отца Бенедикта. Он, одетый в темную тунику и такие же панталоны, сидел на извилистом камне, перебирая рыбу. Приятно пахло жаренным, густой дым поднимался до небес. На другом костре потрескивала свежая свинина. Я остановилась неподалеку от дома, рассматривая капеллана. Да, годы неумолимо оставляют жестокий след на человеке. Священнику было немного за пятьдесят, когда он уехал из Понтипридда. Тогда волосы святого отца были, на удивление, густыми и блестящими, глаза горели, тело, хоть и уязвленное тяжелым бременем забот, являлось гибким и упругим. Но теперь передо мной сидел настоящий старик: голова посидевшая, с большой лысиной на макушке, глубокие, подобно шрамам, морщины, спина сгорблена, взгляд пустой, старческие, морщинистые руки брезгливо сжимают скользкую чешую. Я сделала несколько боязливых, робких шагов.
Подняв голову, святой отец нахмурился. В его взгляде сначала проскользнуло безразличие, потом удивление и, наконец, непонимание и страх.
– Ну, здравствуйте, батюшка, – едва сдерживая смех, поздоровалась я. Вид у Бенедикта и вправду был нелепым. Быстро взяв себя в руки, священник спокойным голосом спросил: – Что тебе, парень, нужно?
– Неужели вы меня не узнали, отец Бенедикт? – и тут я засмеялась тем самым смехом, от которого не раз получала упреки капеллана.
– Не может быть… Глазам своим не верю…
– Может, батюшка, может.
– Ле…леди Вивиана? Пусть глаза мои ослепнут, если я ошибся, – священник медленно поднялся, и, подойдя ко мне, с радостной улыбкой обнял: – Девочка моя, я не ожидал вас встретить, – но внезапно голос священнослужителя сорвался, в глазах промелькнул немой упрек. Отойдя, Бенедикт осмотрел меня с ног до головы.
– Может, вы скажите, что делаете здесь в наряде мальчишки, прости Боже? Это же позор! Где такое видано, чтобы девица надела штаны! Стыд и срам, дочь моя! – посыпались упреки, ругань, поучительные речи. В графстве, отец Бенедикт тоже не раз ругал меня, бранил, но я, склонив голову, покорно кивала и слушала. Возможно, так нужно было поступить и сейчас, но я не выдержала: – Простите, что перебиваю, отец, но довольно этих слов. Я уже не маленькая, чтобы диктовать каждый мой шаг. Я пришла не для того, что бы выслушивать бессмысленные упреки, батюшка! Тем более, что вы уже не служите в Бломфилде и не имеет право меня поучать!
