– Но ты такая же крашеная ворона.
* * *
[Интермеццо. «Жаба»]
У Полины Борисовны – дамы лет сорока с тощим, но ухоженным хвостом, – висело в кабинетике несколько картин. Первая, над креслом – неплохая копия одной из известных работ Климта, вторая, рядом – никому не известная копия полуобнаженной дивы в голубых тонах. На них-то и обратила внимание Ника, впервые зайдя в помещение, где специально, видимо, не пользовались верхним светом, а одной лишь настольной лампой в псевдояпонском стиле.
Полина Борисовна (опустим ее должность, а также то, что когда-то была она любовницей Самого X) вежливо поздоровалась и, указав на стул, захламленный журналами, еще минутку понабирала что-то. А как дошла до точки и повела хитрым своим носиком – ну прям-таки лисьим, – повернулась к Нике (опустим ее должность, а также то, что она никогда не была любовницей Самого Х) и посмотрела ей в глаза.
Через пятнадцать минут Ника вышла из кабинетика Полины Борисовны в легком замешательстве. Во-первых, она была уверена в том, что после сорока все без исключения – жабы. Во-вторых, Полина Борисовна оказалась умной и красивой, а не как ей рассказывали в другом кабинетике. И, в-третьих, запах мужских духов мадам вскружил Нике голову настолько, что пришлось придержать ту руками, дабы сия пользительная часть тела – «А еще я в нее ем!» – не улетела. Миновав секретаршу, Ника свернула в холл, а затем в туалет. Подойдя к зеркалу, она долго изучала свое отражение, пока это занятие не прервал стук каблучков Полины Борисовны, улыбнувшейся ей и открывшей белую дверь кабинки. Невольно услышав тот самый запретный звук, который так старательно скрывают женщины, пользуясь, скажем, туалетом любовника, Ника, не помня себя, выбежала в коридор.
Кабинетик Полины Борисовны вызывал у Ники еле сдерживаемое восхищение: огромный, под потолок, стеллаж во всю стену был уставлен книгами и альбомами; их разбавляли экзотические сувениры, привезенные мадам из дальних и ближних уголков нашего шарика, который, как говорят, так одинок в холодной Вселенной! Ника находила любой повод, чтоб только оказаться в пространстве, освещаемом лишь настольной лампой в псевдояпонском стиле да лисьей улыбкой Полины Борисовны. «Берите печенье, – говорила она, и в миндалевидных ее глазах непонятного цвета проглядывала усмешка. – Берите-берите!» Коробка заморского печенья как будто специально пряталась за локоть Полины Борисовны, и Нике, чтобы дотянуться, приходилось невольно задевать его. В одно мгновение успевала ощутить она неизменное качество ткани, скрывающей от посторонних глаз стройное тело мадам.
