Матушка вздохнула:
— Господи! Ты же нисколько не поправился с тех пор, как я уехала… Надо кушать получше, Сашенька! Все молочное, хороший кусок мяса с кровью — вот что тебе полезно!
Я ответил, что матушка сама весит не больше перышка, и ведь это не мешает ей выглядеть весьма соблазнительно… Матушка захихикала, услышав подобное мнение взрослого сына, но, надо признаться, она всегда жеманилась, говоря со мной, как будто я ей не сын, но какой-нибудь кавалер на балу.
Обедали мы вдвоем. К десерту матушка попросила принести шампанского — заметив, что пристрастилась к нему в Париже. Когда мы вышли из-за стола, я попросил рассказать о путешествии. Сообщив в несколько фривольном тоне, какова нынче французская мода, и поделившись мнением о последней премьере в «Варьете», матушка вдруг искоса взглянула на меня и прибавила тоном сразу торжествующим и таинственным:
— Ну-ка догадайся, кого я встретила на одном из раутов у графини де Кастельбрунн?
И, видя, что я более чем равнодушен к посетителям графини, воскликнула:
— Барона Жоржа Геккерена дʼАнтеса!
Я вздрогнул, как от удара:
— Дантеса?! Убийцу Пушкина?!
— Его самого!
— Но ты, надеюсь, не подала ему руки?
— С какой это стати?
— Да как же, матушка!.. Разве ты не понимаешь, что его-то руки — в крови? И правая, та, которую он протянул тебе, держала дуэльный пистолет, а из него…
Матушка не дала мне договорить:
— Побойся Бога! Дуэль состоялась тридцать два года назад!
— Сколько бы времени ни прошло, тяжести преступления это не уменьшает! Для подобных нет срока давности!
Она была сама озадаченность. Подбородок ее задрожал, ресницы затрепетали…
А я стоял на своем:
— Нет, я не понимаю тебя! Тебе известно, как вся Россия еще и сейчас оплакивает своего великого поэта, и ты любезничаешь с человеком, который лишил нас нашей национальной гордости, нашей славы!
— Ничего я с ним не любезничала, Сашка! Я просто-напросто была с ним вежлива, не более того!
— Но ты протянула ему руку, ты улыбалась ему, ты говорила с ним… Наверняка ведь было так!
— Безусловно… Но подумай сам… Мы в салоне графини… Это просто светская беседа… А человек такой важный!.. Барон… Сенатор… Знаком со всеми министрами… Приближен к императору…[3] И состояние, по слухам, имеет громадное…
— Короче, убийство Пушкина стало для него счастливым оборотом колеса Фортуны… С тех пор мерзавцу и везет, по-видимому… Ну-ну… — мстительно усмехнулся я.
— Довольно иронии! Любая светская женщина вела бы себя на моем месте точно так же! И уверяю тебя, этот господин в Париже пользуется всеобщим уважением. В приличном обществе вообще — все знают Жоржа Геккерена дʼАнтеса и никто слыхом не слыхал о Пушкине! Если бы я отвернулась, когда барон был мне представлен, случился бы скандал…
