— Если вы будете смотреть в окно, — сказал мне человек с табакеркой, — мы наденем на вас наручники.
«Черт тебя побери, адское отродье!» — мысленно выругался я.
В эту минуту карета остановилась, и один из моих спутников вышел, тогда как другой продолжал держать меня за шиворот. Когда он увидел, что его товарищ готов меня принять, то грубо вытолкал меня из кареты. Эти бесконечные предосторожности не предвещали ничего хорошего, но я по-прежнему не знал, в чем заключалось взводимое на меня обвинение, однако кое-какое ужасное обстоятельство вскоре раскрыло мне глаза, повергнув меня в отчаяние.
В полутьме мы (я — впереди, стражи — за мной) шли по какому-то узкому проходу с неровной разбитой мостовой. Вдоль стен сочилась желтоватая зловонная жидкость. Вдалеке виднелся свет внутреннего двора. По мере того как я продвигался вперед, меня все более и более охватывал подспудный страх. То было не естественное чувство, но острая душевная тоска, как бывает при кошмарах. Я невольно замедлил шаг и попытался отступить назад.
— Вперед! — крикнул один из полицейских, опустив тяжелую руку мне на плечо. — Да пошевеливайся же!
Но вообразите только, что я испытал, когда в конце коридора увидел точно такой же двор, что я нарисовал прошлой ночью, — со стенами, увешанными крюками, с грудой старого железа, с поломанной клеткой и заброшенным кроличьим домиком! Я ничего не упустил: ни одного из круглых окон, больших и маленьких, ни одного разбитого стеклышка, ни какой-нибудь другой мелкой детали. Подавленный неожиданностью своего открытия, я остановился.
Рядом с колодцем стояли оба судьи — Ван-Шпрекдаль и Рихтер. У их ног лежал труп женщины с длинными растрепанными седыми волосами, посиневшим лицом, широко раскрытыми глазами и языком, стиснутым зубами. Это было ужасное зрелище.
— Ну что? — торжественно обратился ко мне Ван-Шпрекдаль. — Что вы хотите мне сказать?
Я молчал.
— Признаетесь ли вы в том, что сбросили эту женщину, Терезу Бекер, в колодец, предварительно задушив? Вы хотели ее ограбить, не так ли?
— Нет! — воскликнул я. — Нет! Я не знаю этой женщины, я никогда не видел ее! Да поможет мне Господь!
— Довольно, — сухо произнес судья.
И, ничего больше не прибавив, он вместе со своим коллегой быстро удалился. Теперь полицейские сочли своим долгом надеть на меня наручники и отвести обратно в тюрьму. На меня напало какое-то оцепенение. Я не знал, что и думать, и уже был готов поверить, что я в самом деле убил эту старуху.
