Отец подошел к радиоприемнику и резко повернул выключатель.
— Никаких ГПТУ! — Виктор Кузьмич метнул в сторону сына стальные молнии.
— Вы даже не интересуетесь, какую профессию я избрал, — горько сказал Егор.
— Он избрал! Пока ты ешь мой хлеб, — тоном, не терпящим возражений, процедил отец, делая ударение на «мой», — и живешь в моем доме, ты будешь делать то, что я тебе говорю. У тебя еще нет своего «я». Пойдешь в девятый класс!
Собственно, Виктор Кузьмич ничего не имел против рабочих профессий. Но про себя все же делил специальности на интеллигентные и те, где «ишачат», «вкалывают».
Не получивший даже среднего образования, довольствовавшийся разными курсами, Виктор Кузьмич тем не менее полагал, что «выбился в люди». На заводе он был на хорошем счету, его часто премировали, вывешивали фотографию на доску Почета. Алпатов считал себя если не инженером, то уж во всяком случае причастным к интеллигенции.
Но сын должен добиться большего, много большего.
— Я хочу… — начал было Егор.
Отец прервал его:
— Разговор окончен! Я не допущу, чтобы ты был недоучкой!
— Нет, не окончен! — вскочил Егор, и лицо его побледнело. — Я уже сдал документы!
Мать схватилась за сердце, упавшим голосом сказала:
— Георгий, не дури!
— Возьмет обратно, — грозно произнес Алпатов-старший, — или я заставлю…
Плохо знал своего сына Виктор Кузьмич, иначе не разговаривал бы с ним так.
Егор отчужденно поглядел на отца:
— Я уезжаю. Сам себя прокормлю. Жить буду в общежитии.
Он стремглав бросился из кухни, сдернул с вешалки куртку — в ней был комсомольский билет, деньги, собранные на фотоаппарат, — и выбежал на улицу.
Не слышал, как, уже вдогонку, отец крикнул:
— Ну, паршивец, ты еще пожалеешь!
«Ракета» отошла от припала и стала набирать скорость, вздымая седые буруны.
Плыли навстречу стайки арбузных корок. Пламя ранней осени подступало к стене кленов на берегу.
Егор рассеянно глядел в иллюминатор. Черт возьми, это даже хорошо, что он вырвался из «отчего дома». Там становилось невыносимо.
«Не поцарапай пол» — паркет был покрыт лаком.
«Не свали хрусталь» — этим проклятым хрусталем мать уставила, как в комиссионном магазине, все столы, сервант, даже на телевизор взгромоздила. Егор стеснился пригласить к себе в гости одноклассников.
Вывесили бы табличку, как в музее: «Руками не трогать!»
Разговоры, особенно у матери, обычно сводились к тому, что она «достала», кто ей что обещал «за услуги», где какие барахолки и базы какие вещи купили знакомые и что надо купить им, Алпатовым.
