По этой дороге раньше ездил только молоковоз Миша-Маша и проселок был лучше. Но вот прошли на тяжелых вездеходах геологи, и дорогу не узнать. Председатель то и дело вылезал из газика и шлепал большими — не по ноге — сапогами по жидкой грязи, пробуя путь. Глубокие колеи он пропускал между колес, рискуя сорваться с бровки и сесть «на брюхо», а где было мельче — гнал напропалую, так, что передние стекла заливало грязной водой.
Конечно, по этой дороге надо бы ездить верхом, но что делать, если в колхозе нет выездной лошади?
Медвежья Лядина доставляла председателю меньше всего хлопот. Там всегда и все делалось во-время и по-хозяйски. Гоглевы умудрялись управляться с площадью почти в сотню гектаров, лишь в сенокос приходилось присылать им помощь. Дойное стадо там тоже одно из лучших. И кормов заготовлено на всю зиму. Если переводить коров в другое место, то и корма тоже придется перевозить. А это — не шутка.
Председатель не был сторонником переселения колхозников из дальних деревенек и хуторов на центральную усадьбу. Он считал, что и без того тающие угодья после переселения станут сокращаться еще быстрей: попробуй в бездорожье развозить рабочую силу по всем этим выселкам да хуторам в весеннюю пору или в уборку урожая! А пока живет на месте вот такой Гоглев, он без подсказки сделает все, что надо. Крестьянская хватка у него редкостная, без дела часу не просидит. А выдастся день-другой свободный, он возьмет топор и пойдет по полям да пожням. Там кусты вырубит, что незаметно поднялись на лугу, там межник на полосе расчистит, изгородь поправит… Нет, Медвежью Лядину нельзя опустошать. Нельзя переселять Гоглева! Но и отказать ему — как?
Машина угрожающе замедлила ход — глубока колея! Председатель выключил сцепление, сдал назад и вышел прощупывать дорогу. Здесь, в ложбине, геологи так измесили проселок, что проехать оказалось невозможно. Миша-Маша на своей телеге-одноколке объезжает ложбину кустами, а на ГАЗ-69 не объедешь…
Михаил Семенович захлопнул дверцу машины и, взяв на руку плащ, побрел пешком.
Сентябрьский день был пасмурным и тихим. Серое промозглое небо, разбухшее от воды, висело низко, над самым лесом. Того и гляди, польет дождь. А на стлищах — лен с двадцати с лишним гектаров. Постояла бы погода дня три, и лен можно поднимать. Если же пойдут дожди, треста опять сгниет, как и в прошлую осень…
Председатель поймал себя на мысли, что даже вот в такие минуты, оставаясь наедине с собой, он думает о колхозе, будто нет у него других забот, нет своей человеческой жизни. И в самом деле, есть ли у него эта с в о я жизнь? Не заметил, как дочь и сыновья кончили педагогический институт и разъехались на работу. Написал ли он за последние восемь лет хоть одно письмо им? Не написал. Всю переписку с детьми ведет мать. А когда в июле приезжал в отпуск младший сын, разве он, отец, видел его? Только при встрече да при проводах. Хозяйство большое, объединенное из пяти колхозов, из конца в конец двадцать шесть километров. И везде надо успеть, все надо посмотреть своими глазами. Хочешь не хочешь, а приходится ежедень мотаться с рассвета до ночи по полям да бригадам, даже поесть нормально, как прежде, когда был учителем, некогда.
