Арезки прочел. Веки его дрогнули.
— Любят ли когда–нибудь из чистых побуждений? — сказала я сухо. — Приходится удовлетворяться…
— Это не для меня, — отрезал он.
Молча доходим до входа в метро.
— Нужно расставаться. Поздно.
Я сдерживаю чуть не сорвавшееся «уже?».
— Да, вы, должно быть, устали.
— Устал? Нет.
Это предположение ему не по вкусу.
— Имей в виду, — голос у него ласковый, — вот уже три дня я не ложусь из–за тебя.
И, видя мое удивление, поправляется:
— Нет, надо сказать: не сплю. Я хотел видеть тебя, но не мог. Я не хочу говорить с тобой на людях. Я подумывал передать тебе через брата, но решил обождать.
Прошла полицейская машина, громко гудя сиреной. Арезки отпустил мою руку. Машина не остановилась.
— Холодно. Пошли, пора возвращаться.
Он объяснил мне, где пересесть.
— Где вы живете?
Он ответил не сразу, потом сказал:
— Неподалеку от станции Жорес.
Я пожалела о своем вопросе. Я знаю, он солгал. Мы входим в вагон, садимся друг против друга. Он мне говорит только:
— Сойди здесь, перейди на линию Дофин, — и крепко пожимает руку, которую я ему протягиваю.
Следующее воскресенье я провела в кровати.
Я долго спала. Где–то я вычитала, что сон делает женщину красивей.
В понедельник утром Мюстафа и Мадьяр опоздали. Мюстафа пришел первым и, подойдя к Бернье, подстерегавшему его, отдал честь по–военному. Весь гнев Бернье обрушился на Мадьяра. Но Мадьяр, державшийся все более независимо, отделался от него и залез в машину. Увидел меня и закричал: «О–ля–ля!», показывая на Бернье. Арезки работал довольно далеко и еще не поздоровался со мной. Пусть остановится конвейер! Мне необходимо посидеть, подумать спокойно. Но конвейер не останавливается, и мысли наплывают в такт движениям. Синкопированные страхи. Мелькает силуэт Арезки, я успокаиваюсь. Мне приятно, что мы с ним гребцы на одной галере.
Когда мы впервые в это утро оказались вместе, к нам подошел Мюстафа. Арезки отослал его под каким–то предлогом.
— Сегодня я не могу, — сказал он мне. — Отложим до другого вечера, да?
Маленький марокканец грубо оттолкнул меня. За ним стоял Жиль. Вернулся Мюстафа с ящичком гвоздей, опрокинул его перед носом Жиля и, не подумав собрать их, пристроился возле Арезки.
Тут в машину вошел наладчик.
— Это он, — сказал он, указывая на обернувшегося Мюстафу. — Я наблюдал за ним. Прибивая, он тянет материю, она рвется.
Жиль потеснил Мюстафу и отобрал у него молоток. Он внимательно осмотрел реборду, потолок и стал прибивать уплотнитель. Мюстафа ждал, наморщив нос и ругаясь по–арабски.
