— Ступайте, — прокричал он мне, — а то пропустите.
Я вернулась в машину. Жиль последовал за мной, присел сзади.
— Мало времени, да? Не хватает, чтоб проверить снаружи?
— Да, мосье, времени мало.
— Хорошо, — сказал он, — пропускайте все задние огни. Не проверяйте их.
Высокий наладчик появился в прямоугольнике дверцы.
— В чем дело, мосье Жиль?
— В твоих потолках. Недостаточно натянуты, вот уже два дня, как контроль сигнализирует.
— Да?
Он провел рукой по материи, появились складки.
— Действительно. Но пусть поглядят, кого мне дали на сборку! — вдруг взорвался он. — Ратоны, одни только ратоны. Ни хрена не смыслят в работе и вдобавок ленивы…
— Послушай, — обрезал Жиль, — а ты уверен, что им толком объяснили, как делать?
— Еще бы! Я сам им объяснял.
— Я все же поговорю с ними.
Наладчик спустился.
— Он расист, да? — спросила я у Жиля.
Тот сделал вид, что не слышал вопроса.
— Я предпочел бы видеть вас в конторе, — сказал он. — В январе, после праздников я этим займусь.
Я ничего не сказала, но подумала: «После праздников меня здесь не будет».
Ко мне приближался Арезки. Я постаралась уклониться от встречи, но он протянул мне комок ваты, пропитанный бензином, и я его поблагодарила.
— Увидимся сегодня вечером? Около автобуса, как в тот раз. Походим немного.
Он наклонился и сказал мне на ухо:
— Мне нужно поговорить с вами.
На нас смотрел наладчик. Он вместе с Жилем, измерявшим пластик, был в машине, которая стояла напротив нас. Глаза его ничего не выражали, он просто смотрел, но я покраснела, точно он поймал меня на месте преступления. Моторы замедлили ход, раздался спасительный звонок.
— Ладно, — сказал Жиль, вылезая, — пора кончать. Пошли. Вы едите в столовой, мадемуазель Летелье?
— Нет, в раздевалке.
— Всухомятку?
В этот вечер Арезки не ушел из цеха раньше времени. Когда он заметил, что я кладу на место свою планку, он прошел сзади меня и кинул:
— До скорого, я жду вас.
Мы доехали до ворот Лилá, как в прошлый раз. Дорога показалась мне долгой.
Наконец мы погрузились во мрак Рю–де–Глайель.
— Походим сначала? — спросил Арезки.
Мне это показалось дурным предзнаменованием.
Улица была короткая, плохо освещенная. Мы шли медленно. Арезки — в пиджаке, засунув руки в карманы, втянув шею в плечи, я — прижимая к бедру сумку. Он возвышался надо мной сантиметров на двадцать. Я ждала, что он заговорит первым. Сначала он произносил банальности: холодно, зима, как хорошо, когда рабочий день позади. Я едва отвечала.
