Вечером я разделась и помылась с ног до головы, надела ночную рубашку, шерстяную кофточку и устроилась на кровати. Я ощутила полное блаженство. Сурово подсчитала свои ресурсы. Это — на еду, это — за комнату. Пять тысяч франков я спрятала, положив начало сбережениям.
По утрам от шума и усталости у меня часто мучительно болела голова. Я купила аспирин и взяла за привычку часов в девять, когда затылок наливался тяжестью, проглатывать таблетку. Я купила также флакончик лаванды и время от времени вдыхала ее. Я сложила все это в картонную коробку, написала: «Э. Летелье» и спрятала ее в уголочек.
Однажды утром Арезки отложил свои инструменты и направился к пюпитру Бернье. Немного погодя он вернулся и продолжал закреплять болты, но лицо у него перекосилось. Мы никогда с ним не разговаривали. Мюстафа подошел ко мне и сказал:
— Он болен, не может работать.
— Пусть попросит разрешения выйти, пойдет в медпункт.
— Шеф не пустил.
— Что у вас болит? — обратилась я к самому Арезки.
— Голова. Я не вижу зеркал.
Я бросила машину и стала искать Бернье. Он как раз направлялся к нам.
— Мосье, — сказала я, — тут один рабочий заболел. Он не может работать.
— Кто? — спросил он с жизнерадостной улыбкой.
— Тот, который ставит зеркала. Арезки.
— Ну и что? — спросил он весело.
— Ему бы надо пойти в медпункт.
— Конечно, все они хотят в медпункт. Раньше они просились в туалет. Не волнуйтесь за него, мадемуазель.
Он похлопал меня по руке.
— Я больше не даю талонов на выход. Так приказано. За исключением несчастных случаев или уж если кто–нибудь грохнется на пол. Остальные — симулянты, жулики. Знаю я их.
— Но это бесчеловечно.
— Потише, потише, мадемуазель Летелье, — сказал он, теряя улыбку. — Отправляйтесь на свое место, и пусть это вас не волнует.
Я вернулась на конвейер разозленная, наскоро проверила две машины и пошла искать Арезки. Он медленно прикручивал рычаги, а Мюстафа ставил вместо него зеркала.
— Вы все еще плохо себя чувствуете?
Мюстафа ответил утвердительно.
— Хотите таблетку? — прокричала я.
Арезки поднял голову.
— У вас есть?
Я принесла ему две таблетки.
— У тунисцев есть молоко, — сказал Мюстафа. — Пойди…
Арезки взял таблетки и вылез из машины. Мюстафа закрепил свою реборду всего в нескольких местах и побежал к следующей машине, прикрутил зеркало, рычаги, кинулся к другой, стоявшей выше по конвейеру, чтоб приколотить уплотнитель.
Я проверяла панель приборов, когда Арезки, наклонясь ко мне, сказал спасибо.
