Когда он вылез из машины, паренек, прибивавший реборды, презрительно сплюнул в сторону. До меня вдруг дошло, что он мог истолковать мое молчание как проявление расизма. Я подошла к нему.
— Простите меня, — сказала я.
Он обернулся.
— Что? В чем дело? — нетерпеливо спросил он.
Я сказала громче:
— Простите меня, я не осмеливалась здороваться.
— Вас не обучили правилам вежливости? — сказал он, наклоняясь ко мне. — А почему же вы в таком случае здороваетесь с начальством?
— Простите меня, — сказала я опять.
Он кончил прибивать.
— Извините, мадам, — сказал он церемонно. — Будьте любезны, позвольте мне пройти.
Его враждебность огорчила меня. Он пошел за ребордами, висевшими на крюке, и заговорил с кем–то. Мне хотелось бы проследить за ними, но машина увозила меня, нужно было выскочить и перебраться в следующую.
Немного погодя мы снова столкнулись, и я ему улыбнулась.
— Вы что, издеваетесь надо мной? — спросил он со злостью.
Я отвернулась и дала себе слово избегать его. Все утро мы наблюдали друг за другом, я старалась, чтоб он не заметил, как я устала, как теряюсь, когда не нахожу брака.
В двенадцать двадцать он прервал работу, сложил инструмент, оттер руки бензином и стал ждать звонка.
В половине первого он устремился к двери, и я потеряла его из виду.
Я не обедала в столовой. Люсьен сказал мне: «Тебе там не понравится, потом, там одни мужчины, а за моим столом нет места».
Я приносила что–нибудь с собой и ела в раздевалке, а потом немного гуляла вокруг завода. Одиночество томило меня. Без четверти два я возвращалась в цех, на свое место, старательно обходя спавших.
Около бачка с бензином торчал камень, я облюбовала его. Там меня обнаружил мой утренний враг.
— Вы сестра Люсьена?
— Ну да.
— Я думал, жена. А почему, — сказал он, окидывая меня инквизиторским взглядом, — у вас такой длинный халат? У других женщин короче.
Пораженная, я подняла на него глаза. Он уже отошел. Все разбрелись по своим местам. Сейчас двинется конвейер. Каждый раз, возобновляя работу, я думала, выдержу ли. Распорядок не предусматривал никаких пауз ни для отдыха, ни для самых естественных надобностей. Мужчины ловчили, ухитрялись передохнуть, но мне это пока не удавалось. Машина наползала, за ней другая, третья…
Время от времени меня навещал Доба. Я стала его подопечной, его ученицей.
— Мне хотелось бы, — сказала я ему, — посмотреть, как делается машина. Почему новеньких не проводят по всем цехам, чтобы они поняли?
— Внимание, вы пропустили складку — вон там. Почему?
