— Фанни, — сказал он, — мне была неприятна эта переписка.
— Я написала только одно письмо, папа.
— Хорошо, одно. Но было получено два.
— Я получила только одно, папа.
— Итого два. Но не должно было бы быть никаких писем. Неужели ты считаешь приличным, чтоб молодая особа переписывалась с… с… джентльменом, вопреки желаниям отца и матери?
— Не знаю, папа.
Это показалось ему так слабо, что маркиз решился и сказал речь, произнести которую, по поводу всей этой история, он считал своей отцовской обязанностью. В сущности говоря, не письма тут были важны, но чувство решимости, продиктовавшее их.
— Дорогая моя, это очень неприятная история. — Он остановился, ожидая ответа; но лэди Франсес сознавала, что заявление его из тех, на которые она, в настоящую минуту, ответить не может. — Ты знаешь, что нечего и думать о том, чтоб ты вышла за молодого человека, до такой степени неподходящего к тебе по положению, как этот молодой человек.
— Но я выйду, папа.
— Фанни, нечего подобного ты сделать не можешь.
— Непременно сделаю. Может быть до этого пройдет очень много времени; но я несомненно выйду… разве умру.
— Не хорошо с твоей стороны, дорогая, говорить так о смерти.
— Я хочу сказать, что как бы долго я ни прожила, я буду считать себя невестой мистера Родена.
— Он поступил очень, очень дурно. Он обманом пробрался ко мне в дом.
— Он приехал в качестве друга Гэмпстеда.
— Очень глупо было со стороны Гэмпстеда привозить его… очень глупо… почтамтского клерка.
— Мистер Вивиан клерк в министерстве иностранных дел. Какая разница между тем или другим управлением?
— Большая; но мистеру Вивиану ничего подобного и в голову бы не пришло. Он понимает вещи, и знает свое место. А тот — пренадменный.
— Мужчина должен быть высокомерен, папа. Никто не будет о нем хорошего мнения, если он сам себя не будет ценить.
— Он был у меня в Парк-Лэне.
— Как! Мистер Роден?
— Да, был. Но я не видел его. Мистер Гринвуд его принял.
— Что мог мистер Гринвуд сказать ему?
— Мистер Гринвуд мог попросить его удалиться, — что и исполнил. Более говорить ему было нечего. А теперь, дорогая, довольно об этом. Если ты наденешь шляпу, мы пойдем пройтись до деревни. — На это лэди Франсес охотно согласилась. Она вовсе не была расположена ссориться с отцом или принимать в дурную сторону то, что он сказал о ее обожателе. Она не ожидала, чтоб дело пошло очень гладко. Она обещала себе быть постоянной и надеялась на конечный успех; но не думала, чтоб торжество истинной любви далось ей легче, чем другим. Она была очень рада снова стать в добрая отношения к отцу, и не то, чтоб отказаться от своего поклонника, но так вести себя, точно он не занимает первого места в ее мыслях. Жестокость мачехи так ее подавляла, что разрешение сделать прогулку с отцом било для нее положительной радостью.
