Секунду спустя мне стало стыдно за этот смутный и глупый страх, который заставил меня протянуть руку к оружию, и я возобновил разговор.
— Сударь, — начал я, на этот раз очень учтиво, — я еще не поблагодарил вас, извините меня. Я не оценил вашего благородного вмешательства: чтобы помочь мне, вы, быть может, рисковали жизнью, спускаясь по этому опасному склону. Примите мою благодарность. Я — капитан Андре Нарси, из главного штаба вице-адмирала губернатора.
Я остановился, предполагая, что в обмен на мое имя услышу другое. Но старик не назвал себя. Во всяком случае, он слушал чрезвычайно внимательно. Я продолжал:
— Я везу пакет караульному батареи в форте Большого Мыса. Если я сбился с дороги и заблудился, если я кончил тем, что упал от истощения и заснул здесь, изнеможденный, то все это благодаря тому, что я пытался выполнить миссию, которая на меня была возложена, и от которой я и сейчас не могу отказаться. Теперь, сударь, осмелюсь ли я обратиться еще раз к вашей любезности: укажите мне, прошу вас, хорошую дорогу, которой я не мог найти сам, дорогу, которая ведет к Большому Мысу.
Говоря все это, я продолжал рассматривать человека, с которым разговаривал. Внезапно я обратил внимание на его костюм. В нем не было ничего необыкновенного; это был приблизительно тот костюм, какой можно было ожидать увидеть ночью в горах на пастухе, охотнике или дровосеке: тяжелые башмаки, длинные гетры, блуза и панталоны из потертого бархата, никаких видимых признаков белья. Но в ту минуту, когда я заканчивал свою фразу, меня вдруг поразил контраст между этим костюмом и академическим диалогом, который мы вели. Удивленный и снова испуганный, я едва расслышал ответ, который мне дали:
— Хорошую дорогу, сударь? Вы находитесь на плохой. На самой плохой!
Я сделал над собой усилие.
— Где же я, наконец? Далеко от форта?
— Очень далеко.
— Но в таком случае… как называется эта местность?
— Не думаю, чтоб у нее было название. На вашей карте она не значится.
— И тем не менее, сударь, это не заставит меня уклониться от моего дела. Во всяком случае, я нахожусь между Большим Мысом и Мор де Готье… Самое большее в двух лье от моей цели.
Рука, державшая палку, медленно поднялась и снова упала жестом иронической усталости.
— Два лье в эту ночь, сударь? Тому, кто сумел бы их сделать, они покажутся очень длинными.
Фонарь, поднятый снова, освещал хаос камней.
Я невольно покачал головой. Потом, собравшись с духом, отвечал:
