Мы в сапогах, под ногами хлюпает вода. У меня насморк, немного болит голова, глина идет вперемешку с камнями. Коллайдер, лежа на краю ямы, нависает над нами черными боками как некое материализовавшееся из пустоты возмездие. «Ускоритель элементарных частиц», — вспоминаю я и плюю в коричневую воду.
— Ты еще поссы сюда, — предлагает сынок, выбрасывая за бруствер жижу. — Теплее будет.
Интересно, как он сможет связать это с тем, что он лучший писатель?
— Слышь, сынок? — говорю я.
Он поднимает на меня глаза. В них вся боль и страдания этого мира.
— Тащи мешок.
Это пароль к гомерическому смеху. От которого дрожат и падают осенние листья. От которого у него вчера треснула нижняя губа.
— Я одинок, — говорит сынок. — Если бы ты знал, как я одинок.
Я усмехаюсь. Что он может знать об одиночестве?
— А как же я?
— А ты здесь при чем? — спрашивает он.
— Я — твой отец, — напоминаю я.
— А я — лучший писатель современности.
Это уж да, никто и не спорит. Потому что никто еще не доказал обратного. Но меня уже забодало.
— Михалыч! — ору я.
— Михалыч! — подхватывает сынок.
— Начальник! — орем мы хором так, что от наших ног по воде расходятся круги.
На недостроенную веранду выходит бригадир. На его голове вязаная шапка с адидасовской эмблемой над левым ухом. А может, над правым — лично мне все равно: на звание лучшего писателя современности я не претендую.
— Выкопали? — он заглядывает в яму.
— Сынок, тащи мешок, — говорит сынок.
— Ну, давайте попробуем.
Следующие пятнадцать минут мы тягаем коллайдер, пытаясь опустить его в яму.
— Сука, — кряхтит сынок.
Он обнимает черный бок, как живот огромной беременной женщины. На лице — страдание всех земных матерей.
— Нужно позвать уэльбека, — говорю я. — Без него не справиться.
Михалыч уходит за узбеком. Тот является почему-то в трусах.
— Эгей, — говорю я. — Ты что, нырять его заставишь?
— Он уже спать готовился, — говорит Михалыч.
Сынок поднимает брови.
— В восемь часов спать? Ни хрена себе.
— Это же уэльбек, — говорю я. — Лучшему писателю современности закон не писан.
— Я — лучший писатель, — возражает сынок. — Я.
— Давайте, — говорит Михалыч. — С четырех сторон. Роза ветров.
Мы обступаем коллайдер, но тут узбек хватает его за пластмассовый выступ и один скидывает агрегат в яму. Затем молча, не взглянув на нас, удаляется.
Мы переглядываемся.
— Нужно бы с ним поосторожнее, — говорит Михалыч. — Он три дня назад мобильный телефон пальцами разорвал. Напополам.
— Хуясе, — говорю я.
