Мамаша Пампуша сидит рядом на своих узлах и крошку Джханси успокаивает. «Идите в манговую рощу, — говорит командир. — Не мешайте мужчинам».
«Черта с два я уйду», — отвечает Пампуша, а крошка Джханси уцепилась за ее подол и пищит: «Черта с два уйду!» И вот поворачивается Пампуша к другим женщинам и говорит: «Вы, сучьи дочки, прохлаждаться уйдете, а наши парни помирать будут, так выходит? — говорит она, — Им воды надо принести. А ну, беритесь за дело!»
И тут она засучивает рукава и идет к колодцу за лагерем, а крошка Джханси трусит рядом с лота и веревкой в руках, и все женщины идут за Пампушей как овцы, кто с ведром, кто с кастрюлей. Набрали они воды в эти посудины, и мамаша Пампуша во главе своего бабьего полка марш-маршем в лагерь, а там вроде как на поле боя после отступления.
«Маккенна, муженек, — говорит она, а голос у нее что твоя полковая труба, — успокой мальчиков, скажи, что Пампуша сейчас займется ими, всем даст выпить, и притом задаром».
Тут мы во всю глотку гаркнули «ура!» — почти, можно сказать, заглушили вопли наших бедных парней, которых одолевала холера. Почти, да не совсем.
Были мы все тогда еще желторотые, в холере ни черта не смыслили. Так что толку от нас не было никакого. Парни бродили по лагерю, как одуревшие бараны, ждали, кто следующий на очереди, и только твердили шепотом: «За что же это наказание, господи? За что?» Вспомнить страшно. И все время среди нас, как заведенная, взад-вперед, взад-вперед, ходила мамаша Пампуша и с ней крошка Джханси — так она и стоит перед глазами, на головенке шлем с какого-го покойника, ремешки на пузе болтаются, — ходила наша Пампуша, воды давала попить и даже по глотку бренди.
Иной раз Пампуша не выдержит, запричитает, лицо у нее щекастое, багровое, и по нему слезы текут: «Ох, вы, мальчики мои, бедняги мертвенькие, сердечные мои!» Но чаще она подбадривала ребят, чтобы они держались, а крошка Джханси повторяла, что к утру они все будут здоровы. Это она от матери переняла, когда Муттра в лихорадке горела и Пампуша ее выхаживала. К утру будут здоровы! Для двадцати семи наших ребят то утро так во веки веков и осталось утром на кладбище святого Петра. И под этим окаянным солнцем еще двадцать человек заболело. Но женщины трудились как ангелы, а мужчины как черти, покуда не приехали два доктора и не вызволили нас.
Но перед самым их приездом мамаша Пампуша — она стояла тогда на коленях возле парня из моего отделения, в казарме его койка была как раз справа от моей, — так вот, Пампуша начала ему говорить те слова из Писания, которые любого за сердце берут, и вдруг как охнет: «Держите меня, ребята, мне худо!» Но ее солнечный удар хватил, а не холера. Она позабыла, что у нее на голове только старая черная шляпа. Померла Пампуша на руках у Маккенны, муженька, и когда ребята ее хоронили, все как один ревели.
