Ладья Харона | страница 50



Евреи при всех передрягах не забыли о своей избранности и завоевали мир, обвиняя чуть ли не все народы в антисемитизме.

Мог ли мой приятель с такими взглядами уцелеть в Содомии? Сомневаюсь. И что это за манера переть на рожон? Что завещал дипломат Ф. И. Тютчев? «…таи и мысли и мечты свои».

И опять мой взгляд устремляется сквозь пыльные тысячелетия.

Лежала Лия на раскаленных камнях. Нагая. Некого было стесняться: люди погибли от гнева Господня. И безотрадно было ее тело, не отданное никому.

Нежданно налетел вихрь, горячий, многорукий. Схватил платье ее, напялил на первый попавшийся на пути его куст. Зацвел ливень голубыми лепестками цикория. И бежала она, смеясь от счастья, зажав в кулачке золотую ящерку молнии.

Из таких мгновений была соткана ее внутренняя жизнь, и грубый внешний мир мог разрушить ее оболочку, но был бессилен захватить ее душу, в которой рождалась новая песня:

По барханам бредут колокольчики.
А вокруг, а вокруг ни души.
Лишь дрожат на пути незаконченном
Раскаленные миражи.

Что еще не досказано в этой истории?

Явился к пещере козерог. Искал Ездру. Но тот забавлялся с Маахой. «Ах так!» — стукнул копытом козерог о замшелый камень, на котором любил отдыхать Лот. И в тот же момент на лбу Ездры выросла здоровенная шишка на память об удаче, проскакавшей мимо.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Скорая помощь, куда несколько милиционеров наконец–то затолкали поэта, бодро рванула в психушку. Казалось, ей передалось настроение стражей порядка. Подумать только — какой чести они удостоились… Успешно справились с заданием самого генсека Порчи. На счету уголовников Богданко было немало преступлений, но впервые они арестовывали поэта. Два десятка зевак сбежались на редкое зрелище. Среди них не было выпрямителей извилин. Бойцы невидимого фронта скромно держались в тени, втайне благодарные арестованному. Не будь диссидентов, не было бы продвижения по службе. А так — глядишь, звание повысят, орденок повесят. За рвение. У них было правило — диссидентов надо растить…

На выезде из Бежицы, на пересечении улиц Ульянова и Больничной машина затормозила. Из–за гастронома на красный свет, игнорируя правила уличного движения, торжественно выехал на Росинанте Дон Кихот. Он был в полном вооружении. «Наверно, рыцарь печального образа заезжал ко мне, — с грустью подумал Замышляев. — Но как всегда опоздал».

Дон Кихот проскакал по воздуху над троллейбусными проводами, не заметив того, с кем хотел познакомиться, чтобы вдвоем в этой варварской стране защищать права человека.