Словно слезы изгоя в пустыне,
Вавилонские воды бегут.
О Господь, не оставь на чужбине.
Укажи мне на Родину путь.
В колокольчик на шее верблюда
Превратиться хочу много лет.
О Господь, сотвори это чудо.
Я о Родине буду звенеть.
Не берут меня в путь караваны.
О Господь, лучше лютая казнь,
Чем глядеть, как заносят барханы
Вавилонские воды из глаз.
До конца дай скитаться изгою.
Все приму, что сегодня мне дашь.
О Господь, если счастья не стою,
Так оставь мне от счастья мираж.
Отец еще долго пел, глядя на гаснущий закат. Впереди только вечная ночь. Клевета тех, кто считает себя людьми. Он не подозревал, что его слышит младшая дочь и сердечко ее сжимается от предчувствия скитаний по иным тысячелетьям, где будет у нее другое имя, другая родина, другая судьба. А что ожидает теперь Лию, расскажут ее песни, спетые ею на мотив отца:
На губах моих горечь полыни.
Не коснется жених ни один.
Из пустынь аравийских нахлынет
Иссушающий душу хамсин.
Мне бесплодной стареть смоковницей.
Не дождаться из глаз моих слез.
Меж корней роднику не пробиться.
Проклянет меня даже Христос.
Ну а чем же я, чем виновата,
Что потерян годам моим счет?
Что забыл меня пивший когда–то
С губ девичьих и млеко и мед?
Навряд ли об этом случае обмолвится Замышляев. Но вот что я, Ангел, свивающий небо, должен сообщить.
Время для обитателей пещеры тянулось медленно. Но однажды случилось невероятное. Забрел к ним знакомый человек. Охотник Ездра. На этот раз о черной птице он не вспоминал. У него была другая мания. Он рассказал, что полдня преследовал козерога и настиг его у Содома. Но города больше не существует. Рухнули стены и башни. Уцелел только один дом, где прежде жил праведник. И самое удивительное — осенью во дворе цвел миндаль! Это его так поразило, что он забыл о козероге. Куда делось животное — ума не приложит.
Мааха не сводила глаз с Ездры. Он был молод. Не то что Зиновий Поц. Да и где он сейчас? Охотник остался в пещере. Он был из Гоморры, из города, который тоже погиб.
Мааха была из тех женщин, которым суждено заездить не одного мужика. Они уходили на целый день с Ездрой якобы для поисков козерога. На самом деле они навещали Содом и Гоморру. На пепле, еще не остывшем, предавались любовным утехам. Катались среди языков пламени, пытаясь утолить раскаленную похоть. Ни Бог, ни Сатана, ни люди не мешали этим животным. Разве что шипел от их пота затаившийся в пепле уголек.
Дымным смрадом несло от них, когда они возвращались в пещеру. Но не оставались там надолго. Снова бежали в лог, пугая змей, и сами превращались в змеиное кубло, сплетаясь в ненасытной муке. Потом горстями бросали в рот ежевику и снова распалялись неистовой жаждой. Однажды вспыхнули рыжие волосы Маахи… Следы ожогов остались на лице.
