Гаркавый помог инспектору подтянуть к борту лодку.
— С меня с первого начнешь счет, когда по бочкам пойдем, — сказал Потапов, взявшись за край невода. — Угрожать нечего: придешь и потребуешь комиссию. Твое право.
— Ну что там за невод, бери, бери его, если хочешь, а я считать метры не буду, считай сам, я тебе сказал точно, и справки мне вашей не надоть, там не сеть, а одни дыры, из клочья сшито. Невод! Невод! Тоже раздул жука с быка!
И, сразу выговорившись, отведя душу, Шленда ушел далеко по берегу, сел на корягу, даже лица в сторону катера не повернул — высокий, тощий, с открытой грудью, заросшей черно–серой щетиной, гордый, неубежденный, истый Челкаш. Засаленная телогрейка свисала у него с плеча — было студено, а ему, видно, ничего, да и не до холода стало теперь.
Дети Шленды сидели поодаль, продрогшие, веснушчатые, одетые кто во что горазд — от солдатских кителей до спортивных, с заплатками, курток. Напарник Шленды. между тем усиленно упрашивал инспектора, чтобы отдал невод и кстати его собственную сеточку («…последний раз, мы больше не будем, да провались эта речка вместе со всей рыбой!»). Потапов знал кочегара Шленду давно, может, все лет тридцать, еще с тех стародавних времен, когда тот работал киномехаником на немой передвижке, крутил «Процесс о трех миллионах», «Три друга, модель и подругу», «Красных дьяволят».
— Пусть, — наконец смягчился Потапов, — пусть он подойдет. Договоримся. Но ежели будет упорствовать, пусть на себя пеняет. Ведь подумать только, госпромхоз, рыбкооп этакого невода не имеют!
Шленда издали крикнул:
— Если у них нет, то я отдам хоть промхозу, хоть самому дьяволу, пущай мне взамен дадут только сеточку — в прошлые годы вы же мне не отказывали по мелочи ловить.
Шумейко тихо подивился:
— Гляди какой, еще и торгуется!
— Да что там, последний раз можно попытать его совесть, — предложил Потапов, глядя уже с ненавистью (не хочет ведь добром дело кончить) на медленно приближающегося к катеру Шленду. — Только пусть он извинится, как он тут матерился, обзывал всяко…
Шленда споткнулся, плюнул и растер плевок резиновым сапогом. После чего сказал, что не помнит никаких оскорбительных слов, и нечего об этом толковать, и если он пошел против закона, то и пусть, забирайте невод, а все же он не вор, речка — она ничья, а дети его в крайнем случае по селу с сумками не пойдут, вот и все…
Да ты не горячись, Митрий… Ты постой, погоди пока…
А чего мне годить — поймали, нарушил я, вот и забирайте сетки, и делу конец, не надоть мне этих сеток.
