— Не только с баллорго, конвойные миссии имеют разный характер.
— Но тебя интересовали именно баллорго, не так ли? — она заглянула ему в глаза.
— Не только они…
— Но они — в первую очередь.
Он не обязан был ей ничего говорить. Более того, Вит был не уверен, что сказанное в данном случае не будет использовано против него. Но… он хотел сказать. Чтобы она не смотрела на него этим льдистым испытующим взглядом — чтобы знала, что не имеет на это права.
— Знаешь, почему я не могу быть террористом? — спросил он. — Без вариантов, наверняка.
— Почему же?
— По той же причине, по которой я отказался оставлять тебя на Юпитере или жертвовать оружием, когда Рита попыталась угрожать нам. Любая из существующих ныне группировок направлена против военной коалиции, в том или ином виде. Поэтому я не буду помогать им — я не хочу, чтобы коалиция была уничтожена. Не потому что они так уж мне нравятся, я прекрасно знаю, сколько чертовщины они творят. Но все познается только в сравнении! Коалиция — единственные, кто работает с вами. Единственные, кто смог остановить баллорго! Ради того, чтобы существовали вы и люди были в безопасности, я готов закрыть глаза на все остальное. Я видел ад, который они могут принести, знаю, как он выглядит.
Он говорил с ней, а память была уже не здесь. Память унеслась в тесную душную комнатку, дверь которой содрогалась под ударами противника. А они метались там, по полу, залитому кровью — он и мать, а сестренка была без сознания.
Сам не понимая, что делает, он залез под вентиляционную решетку. А дальше двигаться не мог, труба была заблокирована. Матери оставалось только поставить решетку на место и надеяться, что их не найдут. Она велела им сидеть тихо… Насте было легко сделать это, она оставалась в блаженном забытьи. А он… он лежал там и видел все. Не мог не видеть, глаза, полные слез, не закрывались.
Он тогда плакал последний раз в жизни. Больше — никогда.
— И какой он для тебя, твой ад? — тихо произнесла Алексис.
Не сводя с нее глаз, Вит стянул перчатку с правой руки, демонстрируя ей шрам на тыльной стороне ладони — большое пятно искусственной кожи между большим и указательным пальцами.
— Когда баллорго напали на базу беженцев, где мы жили, моя семья была загнана в угол, — ответил он. — Точнее, то, что от семьи осталось, потому что мой отец погиб к тому моменту. Мама, я и младшая сестра. Я должен был защищать их… А сделала это мама. Она спрятала меня и сестру за решеткой. Я видел… Видел, как сломалась дверь и в комнату вошел один из баллорго. А двое бы и не поместились — они здоровые, там тесно. Моя мать не пыталась убежать, и не потому что там не было выхода. Она даже не пыталась прорваться. Она хотела защитить нас, отвлечь внимание на себя, быть сильной. Не кричать, чтобы не пугать нас, помочь нам справиться… Но у нее не получилось. Баллорго пленников не брали, они уничтожали людей сразу, выплескивая на них всю злость. Я сидел там и видел, как умирала моя мать. Я знал, что выходить бесполезно, хотел, но не вышел. Потому что единственный способ остаться сильным заключался как раз в том, чтобы не закричать, не выдать себя и сестру. Но я не мог не кричать! Потому что я видел… Я закусил собственную руку, чтобы сдержать крик. Ужас был настолько велик, что я не чувствовал боли, и до сих пор не знаю, когда полилась кровь… Медики потом сказали, что уничтожена кожа, повреждены мышцы и треснула кость. Мне было плевать. Только так, только захлебываясь собственной кровью, я мог заставить себя молчать, когда увидел лицо матери. Просто лицо — баллорго добивали жертв, расслаивая череп по диагонали, и лицо подлетело к нам… Это была уже не моя мать. Я бы не узнал ее, если бы не видел, что происходило. Они не нашли нас, потому что к базе подтянулись военные силы коалиции, их отогнали. Нас обнаружили солдаты. Что было дальше — я не помню.
