Патрульный Манкузо сокрушенно отчалил к шкафчикам, задаваясь вопросом, почему у него с сержантом никогда не выходит, как надо. Едва он вышел, сержант повернулся к детективу и сказал:
— Отправь-ка парочку наших людей в «Ночь Утех» как-нибудь вечерком. Там кто-то нашел с этим тупицей общий язык. Только ему ничего не говори. Я не хочу, чтобы вся слава досталась этому болвану. Пусть ряженым ходит, пока на него никто не клюнет.
— Знаешь, а ведь нам сегодня еще одна жалоба на Манкузо поступила: дамочка жалуется, что какой-то заморыш в сомбреро прижимался к ней вчера вечером в автобусе, — сказал детектив.
— Дело серьезное, — задумчиво ответил сержант. — Что ж, еще одна такая жалоба — и мы арестуем Манкузо.
* * *
Мистер Гонзалес включил свет в небольшой конторе и зажег газовую грелку около своего стола. Все двадцать лет, что он проработал в «Штанах Леви», он всегда приходил на работу самым первым.
— Было еще темно, когда я сегодня утром прибыл, — говорил он мистеру Леви в тех редких случаях, когда мистер Леви был вынужден навещать «Штаны Леви».
— Вы, должно быть, слишком рано из дому выходите, — отвечал мистер Леви.
— Я стоял на ступеньках конторы сегодня утром и беседовал с молочником.
— Ох, помолчите, Гонзалес. Вы получили мои билеты на самолет до Чикаго на игру «Медведей» с «Шулерами»?
— Я уже обогрел всю контору к тому времени, как на работу прибыли остальные.
— Вы жжете мой газ. Сидите в холоде. Вам полезно.
— Я сделал две страницы в гроссбухе за сегодняшнее утро, пока находился здесь один. Смотрите, я поймал крысу у водяной колонки. Она думала, что еще никого нет, а я пристукнул ее пресс-папье.
— Да уберите же от меня эту чертову крысу. Это место меня и так угнетает. Садитесь-ка на телефон и закажите мне гостиницу на Дерби.
Однако, мерила усердия в «Штанах Леви» были весьма низки. Исполнительность являлась достаточным поводом к повышению. Мистер Гонзалес дослужился до заведующего конторой и принял на себя командование несколькими удрученными клерками. Он никогда не мог в точности припомнить фамилий ни клерков, ни машинисток. Временами казалось, что они приходят и уходят чуть ли не ежедневно, — за исключением мисс Трикси, восьмидесятилетней помощницы бухгалтера, которая с ошибками переписывала цифирь в гроссбухи Леви вот уже почти полвека. Даже свой зеленый целлулоидный козырек она не снимала по пути на работу и домой, что мистером Гонзалесом истолковывалось как символ лояльности «Штанам Леви». По воскресеньям она иногда надевала козырек и в церковь, по ошибке принимая его за шляпку. Надела она его и на похороны брата, где он был сорван с ее головы более бдительной золовкой слегка помоложе. Однако Миссис Леви некогда отдала приказ мисс Трикси на работе держать несмотря ни на что.
