Брат старший вроде и есть, а видеть его нельзя — и самому не найти.
Но он все-таки попробует договориться с мамой — вдруг получится. Он, конечно же, не пойдет смотреть кино к Вальтеру, на это мама не согласится никогда. А вот посмотреть один-единственный разочек кино поздно вечером дома — вдруг разрешит.
— Понимаешь, — говорит он вечером маме, — этот фильм показывают реже, чем бывает Рождество, раз в сто лет, наверное. Если я вот не посмотрю его завтра, то может быть, в следующий раз его покажут, когда я уже буду совсем старый или даже вообще умру.
— Какие глупости, — говорит мама, — не выдумывай, Вольфи. Девять вечера — недетское время.
— Но ты же сама говорила, я уже большой, — не унимается Вольфи. — Что я работаю по дому как большой.
— Никакого фильма, — отрезает мама. — Разговор окончен. Будешь спать, и все тут. Или мне придется узнавать, нет ли свободного местечка в интернате для трудновоспитуемых.
Обычно тень интерната для трудновоспитуемых — который, конечно же, располагается в старом доме или даже в замке с привидениями, там холодные спальни и темные углы — сразу заставляет Вольфи забыть обо всем. Но сегодня все по-другому.
«Сколько можно, — думает он. — Будто я собака, которой говорят только „нельзя“ да „фас“. Будто я сам не могу за себя отвечать».
Ему стало горько и оттого, что за него решают, увидит он брата или нет.
Что его как козу лупят раз в неделю — неважно, сделал он что-нибудь плохое или нет.
Что как работать, так он взрослый, а как фильм, к примеру, смотреть или день рождения справлять — так ребенок маленький.
И чуть что — про интернат вспоминают.
Небось крестьянин Больтерер лучше со скотиной обращается.
Жизнь, которая еще вчера была такой обычной и понятной, словно стала мала Вольфи. Будто он вырос из нее, как из старого матросского костюмчика.
Решено — он будет вечером смотреть кино про рыцаря Роланда.
Если уж он может починить стулья и поливать огород, то сможет и доказать, что он уже взрослый.
Первым делом надо запереть шкафчик с электричеством. Он хитроумно сплел железную проволоку, намертво связав, затворив обе дверцы, а потом подогнул кончик проволоки, втолкнув его в зазор между дверцами. Так, чтоб его и видно не было. Теперь открыть шкафчик сможет только он сам.
Когда настал вечер и мама ушла к соседке, уложив его спать, он еле-еле дотерпел по полдевятого. Ночью тихо в доме — даже пол не поскрипывает под его босыми пятками, будто дом тоже с ним заодно. Дом, который построил отец и в котором Вольфи починил столько полок и стульев, что сам уже и забыл, сколько их было. Они не выдадут его.
