Только Вальтер — его пригласил сам Вольфи — держит в руках сверток в подарочной бумаге.
— Лови, — говорит он Вольфи и кидает подарок через головы Фредла-толстяка, Карла, сына мясника, и худенькой девочки с почти голубыми ручками. — Потом посмотришь, — милостиво разрешил Вальтер, — футболка, как ты просил.
Фредл-толстяк шумно сопит где-то у Вольфи за спиной.
А все молчат.
— Ой, да что вы стоите! — вскидывается мама. — Проходите в комнату.
Гостей лучше всего пригласить в гостиную. В самую тихую комнату дома, потому что гостей у них никогда не бывает. А если забегают мамины подружки или тетя Виола, то мама пьет с ними кофе на кухне.
Комната оживляется только в Рождество, а так здесь тускло поблескивают за стеклянными дверями витрины древние кофейные чашки — «мы с твоим отцом получили их в подарок на свадьбу, это очень дорогие чашки». Глядит со стены отец — точно так же, как и с портрета в прихожей. И чернеют странные уродливые пятна на дубовой тумбочке — «когда хоронили отца, приехали родственники из-за границы и очень старательно поливали цветы, вот и залили мне всю тумбочку».
Младший сын богача Родла брезгливо поднимает верхнюю губу. А чего поднимает, будто сам живет в императорском дворце, можно подумать!
Тот уселся на самое удобное кресло, а за ним, как гусята, рядком, вокруг стола расселись Карл, сын мясника, Франци с улицы за кладбищем, Фредл-толстяк, худенькая до синевы девочка, Гарри, который Гаральд, и Вальтер.
Посидели.
Помолчали.
— А вот и угощение, — говорит мама и раздает всем по тарелке с франкфуртскими сосисками. Около каждой сбоку притулилась свежая булочка-земмель, горка остро-сладкой горчицы и пушистый сугроб свеженатертого хрена. Стружки хрена курчавятся, будто кружево забыли на тарелке.
— Хорошо! — громко объявляет Фредл-толстяк и откусывает от сосиски так, что она брызжет соком.
Молча, сосредоточенно едят все, будто это и есть самое важное сейчас, съесть франкфуртскую сосиску с земмелем.
Фредл съел, конечно, раньше всех и поэтому взглядом ощупывает стол: а еще есть у вас сосиски?
— Мам, дай Фредлу еще сосисок!
И тот получает еще две — хотя мама и качает головой, поди поищи еще такого прожорливого гостя.
И ест их в тишине, и слышно, как сочно лопается шкурка сосиски.
— Теперь торт! — объявляет мама. И все немножко оживляются. Даже худенькая девочка, дочка нотариуса, не сидит больше, положив послушно руки на колени. «Руки по швам», — как любит говорить Вальтер.
