Щелбаны-орехи у Выскочки получаются виртуозными, он мастер по орехам-то.
Орехов бывает два — лесной и грецкий. Лесной со всей силы падает на лоб с таким щелчком, будто свалился с дерева только что, а грецкий больно проезжает по затылку, костяшки пальцев словно прокладывают бороздки по голове, как на скорлупе грецкого ореха…
Вольфи достался лесной.
Выскочка медленно, с наслаждением складывает пальцы по-особому, примеривается к твоей голове, наверное, думая, где побольнее выйдет, и со всей силы щелкает, гулко и страшно, по черепушке.
«А теперь вали, малявка», — милостиво разрешил он.
Вольфи шел — и было ему снова обидно, до слез. Он думал: вот вырасту, стану как рыцарь Роланд, племянник императора Карла, и покажу этому Выскочке.
А потом отошел подальше, обернулся, увидал, что Выскочка с приятелями все еще стоит на улице, набрал в грудь побольше воздуха и крикнул что было силы:
— Эй ты, Выскочка-козлина! Ты самый дурацкий дурак во всем городе! Идиот, и голова у тебя грушей!
И побежал, потому что надеяться на то, что Выскочка не разозлится, было нечего. «Я все-таки далеко, — думал Вольфи, — успею до дома добежать».
Но отчего-то Выскочка с дружками оказались быстрее, чем он думал, на Кладбищенской и Соляной они еще отставали, а у Церковной площади стало понятно, что они вот-вот его сгребут. И одними орехами тогда точно не отделаешься.
Церковь! Надо забежать в церковь!
Вряд ли Выскочка осмелится лупить его в Божьем храме.
Главное, чтоб дверь была открыта.
Вольфи пулей влетел в церковь, не видя ничего кругом в сгустившемся полумраке, пробежал прямо до алтаря и врезался аккурат в живот лысому священнику, который теперь отчего-то стоит в его классе.
Вольфи просто смотрел на священника, которого чуть не сбил с ног, и дышал часто-часто, как запыхавшийся щенок.
— Тебя проводить до твоей улицы? — спросил незнакомец, поняв все слету. Вольфи только молча кивнул. И тогда священник вышел вместе с ним из церкви, прошел мимо ошалевшего Выскочки, его приятели перестали даже улыбаться, и провел до начала Срединной улицы.
Вольфи боялся, что сейчас этот, с носом-картошкой и лысой головой, вспомнит про вчерашнее.
Но тот только смотрел на него, потом улыбнулся:
— Энгельке?
— Ну да, Энгельке. А где все?
— Я их отпустил. В поля, — спокойненько сказал лысый. — Чтоб собрали по пять любимых весенних цветов, а потом каждый напишет о них для всех.
Вольфи лишился дара речи.
— А как же Закон Божий и капеллан Кройц?
