— Я тебя больше не люблю! После таких слов я не могу тебя любить!
— Но ведь для меня это правда совершенно то же самое! — уже с отчаянием повторял Том. — Клянусь честью…
— Ужас, ужас! — Потрясенная Пегги отвернулась и, точно слепая, побрела прочь.
Но, не успев отойти и на несколько шагов, она нос к носу столкнулась с Финном Маккуилом. В пылу ссоры они с Томом забыли свое правило: все время прислушиваться, не идет ли кто по тропинке.
— Пегги! — крикнул Финн. — Лопни мои глаза! Что ты здесь делаешь?
С перепугу и злости Пегги влепила ему затрещину, но Финн был настолько пьян, что лишь глупо захихикал.
— Посмей только заикнуться моему отцу, — прошипела Пегги. — Я тогда расскажу все, что мне про тебя известно, так и знай.
И она стремглав побежала вверх по тропинке.
Тогда, словно призрак в железных доспехах, из темноты вынырнул Том. Финн, оглушенный, одурелый, только видел, как мелькнули чьи-то ноги, чьи-то кулаки, но кто это был… неужели… или ему показалось? Нет, Финн так и не узнал никогда, что с ним приключилось в эти несколько секунд.
Том догнал Пегги уже в конце тропинки.
— Пег, выслушай… — начал он.
— Нет!
Но они уже вступили в круг света от уличного фонаря, и это, должно быть, решило дело, потому что Пегги увидела лицо Тома и не выдержала. Она сама не помнит, как это случилось, знает только, что в следующий миг она уже рыдала у Тома на груди, а он утешал ее, бормоча что-то бессвязное. И лишь секундой спустя они, опомнившись, поняли, что открыли себя перед всем городом, открыли свою любовь, и Пегги бросилась бежать со всех ног и без оглядки бежала до самого дома. А Том еще долго стоял в оцепенении, не зная, как ему перекинуть мостик через новую пропасть, разверзшуюся между его совестью и его любовью.
В то время я еще не знал, из-за чего у Тома вышла ссора с Пегги, но, когда опять наступила суббота, мне стало ясно, что у него что-то есть на уме. Еще затемно он с ружьем ушел на Биллабонг и вернулся только к обеду, неся шесть штук зайцев и четыре здоровенные муррейские трески. Зайцев он тут же освежевал, а рыбу снес в «Саншайн» и продал за восемь шиллингов с половиной. Том удачней всего охотился тогда, когда обдумывал какой-нибудь сложный вопрос. Должно быть, сосредоточенность мысли обостряла его внимание.
Уже под вечер он вдруг спросил меня (тут я и заподозрил что-то неладное):
— Ты сегодня идешь на Данлэп-стрит?
— Нет, — сказал я. — У меня с Грейс свидание в кафе «Пентагон».
