— Я был у Ганса Драйзера, — сказал Том.
— У этого противного, грязного старикашки? На что он тебе сдался?
Удар был неожиданный, но Том сумел устоять. Меньше всего можно было назвать Ганса Драйзера грязным. Я иногда видел его за работой, случайно заглянув в паровозное депо, и всегда он оставлял впечатление удивительной собранности, точности и чистоты, даже если весь был перепачкан в мазуте. Это был механик по призванию, страстно влюбленный в свой паровоз.
— Он вовсе не грязный, Пег, — сказал Том, нахмурясь.
— У него мысли грязные, — отрезала Пегги.
У нее было скверно на душе после бесплодной прогулки по Данлэп-стрит, а у Тома было скверно на душе оттого, что он сейчас здесь, в Сент-Хэлен, вместо того чтобы шагать с винтовкой по пыльным белым испанским дорогам, распевая по-немецки интербригадовские песни и пить андалузское вино прямо из бурдюка.
— Ты неправа, — твердо возразил Том.
— «Неправа, неправа»!.. — передразнила она.
— Ганс Драйзер замечательный человек, — настаивал Том.
— А я не желаю, чтобы ты с ним якшался! Не желаю даже, чтобы ты разговаривал с ним, — решительно заявила Пегги. — Заметь себе, я не шучу!
Том вдруг очутился перед неожиданной дилеммой: любовь или политика, любовь или идеи, любовь или ты сам, каким ты себя считаешь. Положение его усугублялось тем, что в темноте Пегги не видела его голубых глаз. Уж наверно, встретив их беззащитный взгляд, она тут же бросилась бы ему на шею и просила прощения. Но, к несчастью, волнистые облака заволокли луну, и лицо Тома оставалось в тени.
— Ведь ты его совсем не знаешь, — сказал Том. — Почему же ты говоришь о нем так?
— Всем известно, что он хочет взорвать всю страну, — возразила Пегги.
— Какие глупости!
Это было неосторожное замечание. В 1937 году у нас представляли себе большевиков по рисункам в «Панче»[12]: бородатый русский детина с неразорвавшейся бомбой в руке. А тут еще отец Флахерти неустанно предостерегал свою паству против Ганса Драйзера, безбожника и приспешника сатаны, который только о том и помышляет, как бы увлечь чистых духом молодых католиков на гибельный путь богоотступничества.
— Я с тобой перестану разговаривать, если ты будешь ходить к этому старику! — зло выкрикнула Пегги.
Том старался держать себя в руках.
— А что, если бы я сказал тебе: не желаю, чтоб ты ходила в церковь?
— Том!!
— Это то же самое.
— Да ты понимаешь ли, что говоришь! — Пегги поспешно зажала уши руками, чтобы не слышать.
— Для меня это то же самое.
