— Леха, ну куда ты смотришь? Сколько раз повторять можно? Контролируй положение горизонта относительно капота. И на вариометр* не забывай поглядывать.
Мокренькие у меня из самолета вылезали. Больше всего пришлось помучиться с Барашкиным — несмотря на невзрачный внешний вид, оказался очень сильным. Как зажмет ручку управления, так я еле-еле обеими руками в нужное положение сдвину. Пришлось на земле учить умению работать только пальцами.
— Управлять нежно надо, как девушку держишь.
Заставил сгоревшую спичку, удерживая за торцы большим и указательным пальцем, поднимать над головой и опускать к коленям десяток раз подряд. Сам продемонстрировал этот фокус, которому когда-то отец научил. Потом Васю заставил. Два коробка извел, но приучил.
Всему необходимому за две недели, конечно, не научишь, но стыдно за парней мне не было, когда капитану Зарубину, новому начальнику воздушно-стрелковой службы полка, их передавал. А главное, ребята поняли, что война — это, прежде всего, работа. Тяжелая, нудная, требующая умения и самоотверженности, но работа. Изо дня в день, из месяца в месяц…
Вот только… Леха погиб через неделю — рядовой тренировочный полет на боевой машине. Откуда взялись те два мессера, непонятно. Прошляпили наблюдатели ВНОС. Подожгли сержанта при заходе на посадку, когда скорости практически уже не было. Терентий Одиноков ведомым у лейтенанта Гродненского воевал почти три месяца. Погнался за уже сбросившим бомбы «лаптежником», подошел слишком близко и нарвался на очередь стрелка. Ему бы снизу зайти в «мертвую зону», скорости уровнять… Вася Барашкин до сорок третьего тоже не дожил — зенитный снаряд «Эрликона», когда штурмовиков сопровождали, предназначенный для Ил-2 угодил прямо в кабину истребителя…
* Указатель вертикальной составляющей скорости.
* * *
— Ленка, тебе что, совсем не стыдно? — в очередной раз попробовала увещевать подругу Нина. — То с одним гуляешь, то с другим. А еще комсомолка!
Елена лениво потянулась, села, осмотрела поляну, на зеленой травке которой они загорали, завела руку за спину, расстегивая лифчик, и подставила ласковым лучам солнца свою грудь.
— Бессовестная, — прокомментировала младший сержант, с явной завистью рассматривая выдающийся бюст оружейницы.
— Дура ты, Нинка, — начала вдруг отвечать подруга, — мне их жалко. Вот, просто по-человечески жалко. Мальчики ведь еще. Чего они в жизни-то видели? Школа, трехмесячные курсы взлет-посадка, как Елизарыч говорит, и фронт, где их со дня на день убьют.
