— Какие?
— Первое — ты посмотрела мою комнату. — Он дружелюбно засмеялся.
— А вторая? — подхватила Рэйчел.
— Если не можешь представить себя там, то надо стараться. Скоро позвоню тебе.
Меньше всего сейчас Рэйчел хотела представлять себя или Тони, а уж тем более их обоих лежащими в этой огромной декадентской кровати.
В тот же вечер Тони сидел с бокалом вина в своих апартаментах на Манхэттене. Вылет из Детройта в аэропорт Ла-Гардиа был задержан на пару часов, и у него оказалось много времени для размышлений. Возможно, чересчур много.
Рэйчел переехала к нему.
Он знал, что сразу она не согласится спать в его постели. Тони отпил вина. От него потребуется выдержка и деликатность. Эти три месяца, которые он проведет в отъезде, станут прекрасной возможностью обольстить ее. Тони верил в обольщение, этот вечный танец, самый верный способ достижения цели. Красивые слова, блестящие побрякушки, поцелуи украдкой и нежные прикосновения — они не только гарантировали желанный результат, но и делали жизнь интереснее.
Рэйчел заслуживала обольщения.
Тони нахмурился, встал с дивана и распахнул застекленные двери на балкон, с которого открывалась потрясающая панорама Центрального парка. Было прохладно.
Тони никогда не встречал женщину, которая бы не осознавала свои привлекательность и очарование. Рэйчел была очень зажатой.
Для него эта скромница станет очередной победой, пусть и более ценной, чем все предыдущие.
Тони допил вино и вернулся в комнату. На кухне, наливая второй бокал, он думал о колье, которое Рэйчел сделала для Астрид.
Когда он в уме перечислял нужных людей, с которыми можно познакомить талантливого мастера, раздался звонок. На экране телефона высветился номер матери.
— Здравствуй, мама.
Лючия не стала любезничать, а сразу перешла к делу:
— Ты сказал, что позвонишь, как только доберешься домой.
— Мама, мне же тридцать восемь лет, — напомнил ей Тони.
— А я твоя мать. Я беспокоюсь, Тони. Я переживаю за тебя. Заведи своих детей, и ты поймешь меня.
Он решил не спорить, зная, что сейчас Лючия начнет осуждать его холостяцкий образ жизни.
— Я дома. Просто пью теплое молочко, перед тем как лечь спать, — устало произнес он.
— Грех обманывать маму. Ты пьешь вино. — Она засмеялась, но потом перешла на более серьезный тон: — Я волнуюсь за тебя. В четверг будет День благодарения, и ты проведешь его в одиночестве. Тебе нужна жена — любимый человек, — которая ждала бы тебя дома…
Это была старая песня, но сейчас она задела Тони. Почему-то картина, описанная матерью, каким-то образом стала ассоциироваться с Рэйчел, женщиной, согласившейся присмотреть за его поместьем.
