Почесал шайтан в затылке, видать, не по вкусу ему пришелся Семигоров урок. Но ничего не сказал и свою загадку отсыпал.
— А ты должен ровно через одно новолуние, в тот же час, когда мои слуги цветок предоставят, на это же самое место принести перепечи: три золотые, три серебряные, три простые, какие бабы пекут на праздники. Сказал и облизнулся, вспомнив, какие он таскал пироги у баб со сковородок. Говорил, а сам радовался мудрости своей. Три дня и три ночи не спал, все придумывал загадку похитрей.
Ударили по рукам царь с шайтаном, как полагалось. Каждый торопился раньше другого выполнить загадку. Шайтановы бесенята понеслись на далекий север Камня-гор. Принялись они искать пещеру, а в ней диковинный куст. Семигор же приказал своим слугам поначалу подумать, что за перепечи такие и где их пекут, а потом уж решить, как шайтановых бесенят обмануть и не дать им сорвать цветок. Большую награду сулил Семигор своим слугам, ежели они выполнят его наказ: кто перебольшит шайтана, того царь отпустит на волю — на все четыре стороны.
За такой посул много вызвалось молодцов загадку разгадать. Горячей других взялся за урок-загадку один из молодцов — Корней, Устюжанов сын. Не долго мешкал он, вперед себя двух товарищей отправил, опередить бесенят, а сам, сев на коня, быстрее птицы поскакал туда, незнамо куда…
Добрые люди, бывалые у вотяцких людей рассказали Корнею, что пекут перепечи у них, как наши молодайки пекут пироги в печках. Только перепечи слаще и запашистей, чем у наших хозяек…
Долго-долго скакал Корней, а сам все думал и думал — где найти вотяцкую сторону, а в ней стряпуху, которая печет запашистые перепечи.
Три дня и три ночи скакал молодец по горам и лесам. Перевалил уже горы, заходил чуть ли не в каждый курень, а в нем в избу, над которой из трубы вился дымок и несло запахом печеного хлеба. Но все было только обманкой. Ведь и аржаной пирог тоже добрым запахом отдает.
И вот один раз выехал Корней на пригорочек и увидел курень в пять избушек. Будто сироты, они к лесу, как к отцу, прижимались. Только одна на угоре в отдаленности красовалась. На два оконца, со слюдой в каждом и с воротами крашеными, как кумач.
Остановил коня Корней, соскочил на землю, привязал верного друга к воротам и зашел в сенцы.
В избе было небогато, но чисто, это сразу заприметил парень. Медная посуда на полках горела жаром, на полу половики лежали — белее снега, дрова в печке потрескивали веселей, чем песня. Тут же в избе девица находилась. Повернулась она, услыхав кого-то за спиной, потупилась, увидав парня, да еще какого. Хоть и был он с дальней дороги и весь серый от пыли, а все же видать было по всему, что сдунь с него пыль — и красота его засияет. Поклонился Корней девице в пояс, она тем же отвечала. Опустила из-за пояса фартук, и то ли от жары у печки, то ли при виде такого парня зарумянилась девица, словно корочка у только что испеченного хлеба. Спросила парня, чей он, откуда путь его. Мимо ли ехал, аль заблудился? Всяко ведь бывало, когда изба на угоре.
