— Витя, не зевай! Слышишь: скорый идет.
Из-за дальней рощи в мутном месячном свете осторожно полз по развороченной насыпи поезд.
От волнения Витя уронил узелок, нагнулся за ним и едва успел вскочить на ходу. Костя уже был на подножке.
Не останавливаясь в Знаменке, московский поезд все ускорял свой бег. Замелькали снова родные места. Вот штабели сложенного леса. А вот три ясных огонька, там далеко за луной светлой полосой. Это — Ковыли. Огоньки пропали за набежавшим косогором, снова мелькнули, уже правее. Потом два из них исчезли, и только один, — должно быть костер Халима, — долго еще краснел в отдалении.
— Вот и поехали.
— А едем-то как хорошо! Это тебе не коптилка знаменская!
Вагоны плавно покачивались. От окон падал свет, и яркие четырехугольники мчались по земле следом за поездом. Ушастый зайченок выскочил из овражка, присел на задние лапки и метнулся в черную степь — только его и видели. На холмах топырились неподвижные мельницы; спящие деревни мелькали одна за другой. Глаза у ребят слипались.
Очнулись товарищи, когда поезд остановился на какой-то глухой станции. Смазчик стучал по колесам вагонов, на платформе где-то в темноте переговаривались между собой двое. Голоса приближались.
— Слезем, а то не влететь бы, — шепнул Костя.
Приятели выскользнули из-под вагонов и наткнулись на смазчика. Черный промасленный человек выстукивал колеса вагонов, как врач выстукивает больного. На мальчиков он не обратил внимания.
Успокоенные Костя и Витя хотели юркнуть на прежнее место. Но с буферов кто-то сердито прошипел:
— Куда прете, дьяволы? Здесь без плацкартов ездить не полагается. — И тот же голос примирительно докончил: — Ну-ну, не пужайтесь. Я ничего… Лезь, братва!
Раздумывать не было времени. Витя и Костя примостились на буферах. Снова звякнули вагоны, зеленый фонарик кондуктора качнулся в темноте, проплыла мимо водопроводная башня, и поезд застучал по степи.
Светало. Костя и Витя рассмотрели нового товарища. Беспризорный, как беспризорный. Наверное, лет не меньше пятнадцати, а на вид — десять, много одиннадцать. Тонкий, жиденький… Грязная кожа плотно присохла к костям.
Мальчуган сверкнул улыбкой.
— Ишь, чистые какие. Из детдома утекли? — и довольный своей догадливостью протянул им папиросу.
— Утекли, — подтвердил Витя, но папиросы не взял.
— Как зовут?
Сказали.
— А меня Ленька. Я не сердитый, не. Куда едете?
— В Москву.
— В первый раз?
— В первый.
— Я тоже в Москве не был, разов десять ездил, все снимали. Дальше Харькова никак не проберусь. Зато эту дорогу, до Харькова, как свою ладошку знаю, — похвастался путешественник. — И сам ездил, и волокли меня отсюда. Чорта с два, стану я у них жить! — и он крепко ударил по стенке вагона. — Пробовал.
