Шагал | страница 21

Живописец и рассказчик

У Шагала категории пространственной протяженности и временной длительности теряют функцию определяющих координат человеческой жизни. Габариты зданий и фигур персонажей всегда произвольны. Точно так же прошлое, настоящее и будущее сливаются в едином, нерасчленимом потоке. Огромные фигуры исполнены символического смысла, примерами чего могут служить и амстердамский "Скрипач" и "Зеленый скрипач" 1923 -1924 годов, хранящийся в нью- йоркском Музее Гугенхейма.

Скрипач

холст, масло 188 х 158; 1912 - 1913 Амстердам, Музей Стеделик.

Картина относится к циклу портретов стариков и евреев, к которому принадлежат также полотна "Продавец газет", "Раввин" (см. стр. 13), "Еврей в красном" и "Еврей в розовом". Для этих картин Шагалу позировали странствующие хасиды, которых Шагал, по его собственному свидетельству, встречал в Витебске с самого раннего детства. Человек на портрете одет в ритуальные одежды: так предписывалось одеваться каждому правоверному еврею на утреннюю молитву или отправляясь в синагогу: В отличие от часто встречающихся у Шагала изображений крестьян и простого люда города Витебска, образ раввина подчеркнуто монументален. Композиция картины позволяет достичь особого эффекта при минимуме художественных средств, так что реалистической манере изображения лица противопоставляется схематизм облачения. Черные полосы на талесе и тефелине превращаются в геометрические и структурные элементы, придающие фигуре пластическую выразительность.

Священное облачение

Еврей надевает на себя во время молитвы талес (белое покрывало с бахромой) и тефелины (коробочки, прикрепляющиеся к голове и к рукам), содержащие тексты Торы. Внизу слева - "Продавец газет" (1914, Париж, Национальный музей современного искусства); справа - "Еврей в розовом" (1914-1915), Санкт- Петербург, Государственный русский музей).

Еврей за молитвой, или Витебский раввин

холст, масло 104 х 84 см; 1914 Венеция, Музей современного искусства Ка Пезаро

Вернувшись во Францию после бурных лет, проведенных в России, Шагал переживает краткий период творческой растерянности. И как было свойственно ему в такие минуты, художник стремится найти источник силы и веры в себе самом, укрывшись в собственном семейном микромире. Открытое окно дает возможность чувству внутреннего умиротворения излиться во внешнюю жизнь. Вся картина подернута легким налетом лучезарного, чистого воздуха, приводящим к гармоничному созвучию микро- и макромиры. На всей поверхности полотна Шагал использует секрет изящного жидкого мазка, что свидетельствует о преклонении художника перед Моне и еще в большей степени перед Боннаром - мастером задушевного лиризма. Сцены из жизни, смягченные поэзией и преломленные во сне, уступают место радости созерцания. Неосязаемая атмосфера обволакивает всю композицию. Небо и облако пейзажа имеют ту же излучающую свет фактуру, что и окно и подоконник на первом плане.