— Да тут, не иначе, буря с вихрем промчались!
Весь пол в каюте был усеян перьями, а по центру живописно распласталась белая наволочка.
— Экое безобразие, — вздохнул капитан. — Чужую собственность на клочки!
— Возьмёте с них штраф? — полюбопытствовал Остер Кинн.
— Да какой там штраф! У них, небось, ни гроша в кармане. Думаю, выговора вполне хватит.
— У-у-у! Выговор, — протянул тот. — Так и обнаглеть недолго. Попомните моё слово: однажды от всего на яхте, в том числе и от ваших парусов, останутся лишь лоскутки.
— Тоже мне прорицатель, — буркнул капитан. — Бери, давай, щетку — да за дело. И подушку чтоб зашил!
Яхта-трансформер потопталась на своих «курьих ножках», неуклюже повернулась на сто восемьдесят градусов и стала спускаться в Малый котел, где на дне синело чистейшее горное озеро. Его диаметр сложно было определить наверняка, но даже на высоте в полкилометра оно представлялось необъятным.
— Ого! Вот так лужа! — воскликнула Таймири и с риском для жизни перегнулась через леера.
— О горных озерах непочтительно отзываться — на себя проклятие навлекать, — авторитетно высказалась Эдна Тау. Она набила трубку толченой корой и смачно затянулась. — Озёра наглецов не любят.
— Ага, а еще они жутко мстительные, — поддразнила ее та.
— Бывает, — бесстрастно подтвердила индианка. — Озеро может легко проглотить обидчика. Старая Овдорна говорит, «горные очи» бездонны.
— О, вы столько всего знаете! — встряла восхищенная Минорис. — Вы, наверное, много где побывали.
— Иногда, — глубокомысленно произнесла Эдна Тау, — можно объехать весь мир, а ничего не увидеть и ни о чем не узнать.
Новость, что капитан собрался наводить порядок, разнеслась по яхте с быстротою молнии. И когда запыхавшийся Папирус сообщил эту новость Минорис, та опрометью припустила к каюте. Перья! За перья Кэйтайрон ее убьет.
Она просунула нос в дверную щелку — да так и обомлела: по каюте, мурлыча под нос странную песенку, ползал на карачках Остер Кинн. А песенка у него была, ни дать ни взять, пиратская: «Кто же следующим пойдет на эшафот? Э-эх! Кому голову отрубят, кто ее сам принесет. А зачем глупцам голова? Если в ней пустые мыслишки — на устах пустые слова».
Он удостоил Минорис одним единственным взглядом, после чего столь же невозмутимо продолжил уборку.
— Знаешь, — вкрадчиво сказал он, — а ведь капитан может уподобиться тебе и учинить расправу над тобой, как ты — над этой бедной подушкой.
— Я… я не хотела, — промямлила Минорис. — Меня философ довел. Вернее, его несносная философия.
