Сэй-Тэнь подалась назад, а индианка с отвращением отпустила «бортового писаку», и тот повалился на сундук.
— Три слона и черепаха окочурились от страха! Пошатнулся шар земной! Я напился, ой-ой-ой! — вдруг обалдело пропел Папирус.
— То-то и видно, что ты напился, — сказала Эдна Тау. — Эх, не оставлять же тебя в таком состоянии!
— А по-моему, он еще хоть куда, — неуверенно заметила Сэй-Тэнь.
— Да он же пьян в стельку! — воскликнула индианка. — А ну, подсоби-ка мне…
В этот момент Папирус как-то подозрительно икнул, откинулся назад, и голова его свесилась, словно у марионетки.
Они вдвоем с горем пополам дотащили бедолагу до каюты, несмотря на проливной дождь и частые вспышки молний.
— Одно слово, мешок с костями, — прокряхтела Эдна Тау, сгрузив «бортового писаку» на кровать к Таймири. Та подскочила, словно ей нанесли глубокое оскорбление.
— Его — ко мне?!
— А куда ж еще-то?
— Он мне всё одеяло вымочил! И то, что под одеялом, тоже. Где я теперь буду спать?!
— Сейчас о других вещах думать нужно, — возразила Сэй-Тэнь. — Нам бы Папируса в чувство привести.
— Н-не надо в чувство! — пролопотал тот. — Мне и т-так хорошо. Только чарочку рому, если не воз-зра-жаете…
— Ты его весь выхлебал, — скрестила руки Эдна Тау. — Лучше лежи и не рыпайся.
Позднее он признался, что сочетание качки и высоты вызывает у него панический ужас. От качки ему становится дурно, а при виде стремительно отдаляющейся земли хочется прыгнуть вниз. Поэтому всякий раз, как капитан экспериментирует со своей яхтой, он идет в трюм и напивается до чертиков.
— А что, восхождения и раньше бывали? — спросила Сэй-Тэнь.
— Бывали, бывали, — подтвердил тот. — Правда, с помощью других механизмов и не так высоко. Чувствую, последнее восхождение дорого нам обойдется.
— Как бы дорого ни обошлось, хвалить тебя не за что, — подал голос философ. — Каждый из нас чего-то боится. Но кто-то преодолевает свои страхи, а кто-то идет у них на поводу. Кто-то борется, а кто-то с позором отступает. Твое пристрастие к рому и есть позор. Борись, пока еще не слишком поздно.
— Буду, — пообещал Папирус, у которого только-только перестало двоиться в глазах. — Мне бы на пару слов к капитану…
Он хотел было выйти на палубу, но в этот самый момент яхту хорошенько тряхнуло, и Папирус потерял равновесие. Минорис вцепилась в кресельный подлокотник, а Диоксид измученно улыбнулся. Никто так и не понял, что значила его улыбка.
— Это что, землетрясение? — сипло спросила Минорис.
