Вокруг Таисии громоздились ящики, плелись провода, пунктирно мигали индикаторы. Как же, как же: «У нас подростки, и каждый требует…» А она сиди тут среди музыкальных шкатулок и дежурь от сих до сих. Методист, работа. Уже вечер, уже скоро ночь, а она тоскуй в берушах и смотри своими колодезными глазами в пустое окно. Бе-едненькая.
Это Мареев от газированной уверенности и от «руки на затылке»: «Бе-едненькая». До сего дня он ее боялся. Не ее, а Липы, Люськи, Ады. Всех и каждую. Обжегшись на молоке. И вел себя с Таисией как с памятником — снизу вверх. Принося к постаменту знаки преклонения — вот Ящик принес… И все ждал безнадежно, когда оттает? Разве она может оттаять, если она памятник? А тут что-то повернулось в Марееве — она сидела одна среди кубического, тяжелого, многомощного железа. Она сидела, обхватив себя за плечи, то ли прячась, то ли защищаясь. И беруши торчали чебурашьи. И Мареев смотрел на нее уже сверху вниз. Как на Таньку.
Танька. Таня. Тая. Символично! Никакая она не Таисия. В Таисии есть нечто мраморное, отчуждающее. Она — Тая! Та-ая. Бе-едненькая.
Мареев мягко поставил сумку с Ящиком на пол. Подкрался. И (никогда раньше не смог бы, не посмел — разве можно так с памятником?!) накрыл ее глаза — угадай.
Она вздрогнула и рывком сбросила его пальцы. Мгновенно, по-птичьи, оглянулась.
Мареев улыбнулся, стараясь, чтобы получилось не виновато, а утешающе. У него получилось. Судя по Таисии. Да, когда она только повернулась, это была Таисия. Мраморно-отчужденная. Потом — удивление на дне «колодцев». Потом — Тая. Он все улыбался. Не только утешающе, но и покровительственно.
Она сняла чашки берушей, волосы рассыпались серебряным дождем… Откуда это? Ах, да! «Мертвые не потеют». Фу, какая штамповка!
«Звезда-Трех-Миров»… И никаким не серебряным! И, храни нас бог от ассоциаций, не рыжим! Русым. Но рассыпались. Красиво. Интимно. Будто не беруши, а заколку сняла. Та-ая…
— Есть предложение послушать хорошую музыку! — подчеркнул Мареев «хорошую», не меняя улыбки.
— Где? — скованно спросила она.
— У… меня, — Мареев мысленно схватился за голову. Что же такое он говорит?! Он-то имеет ввиду: у меня — мол, Ящик тут у меня. Но Тая может истолковать, как… А как еще можно истолковать?! И не говорил он ей раньше ничего подобного. Скажешь такое памятнику — тот не поленится, сойдет с постамента и приложит каменной десницей по наглой роже.
Тая моментально превратилась в Таисию. В «колодцах» заплескалось едкое.
