спальне я поставил превосходную складную кровать системы другого знакомого беженца, удобную тем, что днем она обращается в стол, после обеда — в лонгшез, вечером — в ванну, а когда иду на охоту — в пустой ящик наподобие охотничьей сумки.
Превосходный разборный шкап сделал я из растущего здесь в изобилии палисандрового дерева, куда повесил за ненадобностью на три отдельные вешалки пиджак, брюки и жилет, чтобы они не терлись друг о друга и лучше сохранились до тех пор, пока понадобятся. И вообще для всего теперь у меня есть свое место. Даже для уцелевшей каким–то образом в чемодане петербургской конфектной коробки «Блигкен и Робинсон» в гостиной стоит специальный изящный столик с инкрустациями. Ах, этот «Блигкен и Робинсон»! Я часто смотрю на коробку, грущу и уношусь воспоминаниями в счастливое прошлое… Робинзон теперь я сам. Но где ты, где ты, о Блигкен?
Говорить ли мне о всем комфорте, которым пользуюсь я на своем острове? Печь моя зимой не охлаждается, летом не нагревается; в спальне висит электрический фонарик, на котором я заставил безостановочно вращаться особым приспособлением цветной абажур; электрическую энергию я беру от прибоя волн; по острову катаюсь на самодельном деревянном велосипеде; а моя изящная лодка, в которой я совершаю послеобеденные прогулки вокруг острова, составляет мою главную гордость, так как для движения ее я изобрел вместо неуклюжих весел педали и превращаю в энергию движения свой собственный вес, который до сих пор напрасно пропадал во вселенной, не принося мне ровно никакой пользы.
Да, да. Я счастлив. Я независим. Я — президент и избиратель, я шеф полиции и гражданин. Я производитель и потребитель, купец и покупатель, оратор и слушатель, писатель на песке и на песке же читатель… Я не аристократ и не демократ, я — самодовлеющий беженец. Конференции, сессии, договоры, репарации, союзы, надувательства, предательства, мировые шантажи, вселенские жульничества… Эй, вы там, несчастные народы Старого и Нового Света…
Как вы себя чувствуете? Плохо? Ну, то–то же. А я — превосходно.
Впрочем… сознаюсь. При всем счастье, которым я наслаждаюсь, меня в последнее время начинает все чаще и чаще мучить неудовлетворенность в одной области. Русские люди легко поймут, в чем дело. Я тоскую по… политическом противнике.
Ах, это политическое одиночество! Что может быть ужаснее отсутствия оппонента? Четыре месяца я не замечал подобной потребности, непрерывно трудясь с утра до позднего вечера. Но когда явился досуг и наступают свободные часы — я страдаю без споров. Я тоскую без раздора.
