– Пока ни с какой. Может, все и впустую. Мои поступки, мастер Патер, как ты должен бы уже зарубить на носу, часто совершаются ради самих поступков.
– Я не понимаю вас, Квайр.
– Я художник, а ты, мастер Патер, ремесленник. Для тебя всякое действие обязано подытоживаться ясной наличной прибылью, пусть и маленькой, пусть и непрямой. Ты ведешь счета. Я создаю события. В мире есть место нам обоим. Делай как я говорю. Не пытайся понять меня. Помни оба правила – и быть тебе, Джозайя, куда как счастливым Патером.
Твердый, значительный взгляд в очи Алис – и Квайр был таков.
Глава Двенадцатая,
В Коей Королева Глориана Развлекает Гостей за Ужином и Размышляет о Своем Положении Вкупе с Таковым Альбиона
Длинный стол напоминал Глориане белую тропу, вдоль коей она принуждена бежать, словно бы в кошмаре, с равномерными капканами по обе стороны и путаницей помех (серебряные тенета для приправ, изысканные солонки в форме легендарных зверей), препятствующих ее продвижению к центру; всякий столовый прибор представлял зловредного духа. Она долила вина – на сей раз презрев обычную предосторожность, – и сделала вид, будто вслушивается в ближайших гостей, слева и справа, абстрагированно выражая заинтересованность, изумление либо сочувствие. Противостоя и апатии, и цинизму, она обязана сносить свою боль, свое томление неразбавленными (ибо вино не действовало, разве что снимало гран сопутствующей напряженности).
В самом деле, милорд. Как верно, милорд. Как жаль, миледи. Как хитро… Как здраво…
Лорд Монфалькон, гранитно сер, в черном плюше, в серых накрахмаленных брыжах, с эбеново-золотой цепью на груди, напыщенно беседовал через стол с сиром Амадисом Хлеборобом, что пытался пренебречь бубненьем своей маленькой супруги и расслышать его лордство.
– Находятся таковые, сир Амадис, кто взял бы пример с Полония и сделал Альбион демократией. Я слыхал сии взгляды здесь, в самом дворце. Кое-кто покончил бы с нашей монархией намертво! Предконечный шаг к тотальному декадансу, говорит Платон, есть установление в стране демократии.
Ах, избавленье от сего бремени! Но нет, мой Долг… мой Долг…
Сир Амадис, консервативно изящен по контрасту с изрядно ярким червлено-золотым нарядом супруги, вложил кус куропатки меж усов и бородою и принялся жевать медлительно, дабы выказать достодолжную слушателю серьезность.
– А что Арабия? Не найдется ли тех, кто направляет взор к тиранической Арабии – и сделал бы Альбион нацией воинственной, всепожирающим драконом?
